Моя любимая дура

Дацык подвинулся, освобождая нам место. Я поглядывал на Мураша, стараясь понять, догадывается он о том, что ему уготовано, или нет. Но опухшее лицо уже второй день ничего не выражало, кроме страдания. Тягостное ожидание невесть чего стало угнетать даже Дацыка. Он сейчас не был настроен агрессивно; напротив, выкопанное в шурфе колесо улучшило его настроение настолько, что он даже снизошел до похвалы.

– Эти два червя неплохо поработали сегодня, – сказал он Альбиносу. – Нашли вазовское колесо.

Альбинос довольно спокойно воспринял эту новость и лишь слегка кивнул, зато Лера щедро выплеснула свои чувства. Она закричала «ура!», кинулась Альбиносу на шею и стала громко чмокать его в ухо, но тут вдруг запиликал мобильник, лежащий на столе, и Альбинос немедленно зажал Лере рот рукой. Мураш окаменел, глядя одним глазом на телефон. Я почувствовал, как он напрягся, будто был на грани того, чтобы вскочить и дать деру.

Альбинос, уже не скрывая усмешки, посмотрел на Мураша.

– Это тебя, – сказал он.

Мураш хмыкнул, повел плечом, попытался усмехнуться, словно хотел сказать: что за бред? кто это может мне звонить? Телефон продолжал душераздирающе пищать. Альбинос, похоже, издевался над всеми. Он взял трубку, посмотрел на дисплей.

– Какой пунктуальный старик!

Наконец он нажал клавишу и прижал трубку к уху. Мы все дышать перестали.

– Да, Юрий Николаевич! Он уже здесь. Сидит напротив меня… Секундочку!

Кажется, я начал догадываться, кто это позвонил. У Мураша мелко дрожали руки. Он хотел убрать их со стола, показывая этим, что не будет брать трубку, и скинул пустую миску с ложкой. От этого звука Дацык едва не взлетел в воздух.

– Черт! – крикнул он. – Хватит душу травить!

Альбинос положил трубку на середину стола и включил режим громкоговорящей связи. Теперь все могли слышать, как из трубки доносится частое хриплое дыхание.

– Сынок! Сынок, алле! Это я, твой папа! Почему ты молчишь, сынок?

– Ах ты, гнида, – прошептал Дацык, повернувшись к Мурашу, который сидел сам не свой. – Надуть меня хотел? Облапошить хотел?.. Да скажи что-нибудь своему бате, вошь ты постельная!

Мураш судорожно сглатывал и отрицательно крутил головой.

– Сынок! Сынок! – скрипела трубка, словно старик настолько высох, настолько уменьшился в размерах, что стал похож на телефонную трубку, а Мураш никак не хотел признавать в ней своего отца.

– Говори, блудный отрок! – сдавленным голосом произнес Дацык и хлопнул Мураша по спине.

– Вы ошиблись… – едва смог вымолвить Мураш.

– Как же я ошибся, Антошка! Я ж твой голос узнаю… Ты что там, совсем спятил? Мне передали, что ты меня умершим считаешь, могилу мою где-то ищешь… Что с тобой, сынок? Ты никак головой повредился? Мы ж перед твоим отпуском встречались. Я тебе еще в дорогу баночку с медом дал…

– Вы ошиблись, – тверже повторил Мураш и закашлялся.

– Вот же ж ты хлопец какой неразумный! – жалким голосом произнес старик. – Ты только не пугай меня. Разве ж можно батьку родного не признать? У меня сердечко снова прихватило, и я из больницы тебе звоню… Приехал бы, сынок, покуда я еще живой. А то, гляди, и в самом деле помру. Тут мне плохо, одиноко. Все вокруг люди чужие. Лежу на койке, как старая вешалка на мусорке…

– Я вас не знаю, дедушка, – ледяным тоном, от которого у меня потемнело в глазах, произнес Мураш. – Мой отец погиб, его завалило ледником, когда он ехал в машине…

– Что ты, сынок? – испуганно произнес старик. – Какая машина? Что ты городишь? У меня отродясь машины не было. Ты ж знаешь, только мотоцикл. Сам же на нем катался, когда малой был… В своем ли ты уме, Антошка? Или я ошибаюсь и не с тобой говорю? Мой сын, Антон Юрьевич Мураш, родился второго мая тысяча девятьсот семьдесят девятого года. Мамку твою покойную звали Екатерина. Ты сначала учился в школе Нальчика, потом поступил в институт. А сейчас работаешь в банке – название, правда, запамятовал. С девушкой дружишь, ее Настя зовут. Приходила сегодня утром ко мне, апельсинов принесла, про тебя спрашивала… Ну так как? Все сходится, сынок?

Мураш молчал, глядя перед собой, и медленно крутил головой. Альбинос придвинул трубку к себе.

– Все сходится, Юрий Николаевич, – сказал он. – Вы за Антошку не беспокойтесь. Просто он на работе немного переутомился. Сейчас мы отправим его к вам, и вы скоро встретитесь. Поправляйтесь!

Альбинос отключил телефон. За столом воцарилась гнетущая тишина. Даже Тучкина, которая принесла поднос с кастрюлей, не посмела нарушить тишину и застыла в нескольких шагах от стола. У меня не хватило сил сдержаться. Да и зачем надо было сдерживаться?

– А ты приличная сволочь, Мураш, – сказал я.

– Это еще мягко сказано, – поддержал меня Альбинос.

– Та-ака-ая наглость! – протянула Лера.

– Этого алкаша я не знаю, – забормотал Мураш и вытер нос рукавом. – Вы же слышали, он был пьян! А мой отец – поэт и романтик, он погиб под ледником. Он еще писал: «Что будет завтра – никогда не знаешь, и как в туман в него въезжаешь…»