Моя любимая Эми. История о том, как я дважды потеряла свою дочь

Пару лет спустя, когда Ричард игрался с музыкальным автоматом, который купили Эми и Блейк, она не дала ему поставить песню Rolling Stones «Honky Tonk Woman».

«Ты же выступала с ними!» – упрекнул он ее.

«Я вышла только, чтобы переджаггерить Джаггера, и я его переджаггерила», – огрызнулась она.

Боже мой, как женщина я, конечно, радовалась ее желанию утереть нос Rolling Stones, но к тому времени она превратилась в озлобленного на весь мир параноика.

В 2007 году выступления Эми с такими звездами, как «роллинги», придавали мне оптимизма. Хоть это и были мужчины, способные лучше контролировать эмоции, все они прошли через подобное в молодости и теперь были на другом берегу. Они пережили давление, огромное внимание и зависимости. Может быть, в группе это переживается проще. Эми же была женщиной-солисткой. Я не понимала, как крутится ее мир, но надеялась, что однажды она справится со всем этим и вернется к написанию музыки. Я всегда искала что-то положительное. «Она сильная, как и я. У нее получится».

Но утром 7 августа моим надеждам едва не пришел конец. Не помню, Митчелл или мой брат Мартин позвонил мне. Я даже не помню его слов – лишь то, что прошлой ночью Эми госпитализировали в больницу Университетского Колледжа после передозировки. Блейк был с ней в Джеффрис-Плейс, когда она побелела и начала трястись. Он перевернул ее на бок и позвонил Джульетт за помощью – я по-прежнему не знаю всей истории. До той минуты я и не думала, что в Блейке есть что-то хорошее.

Почти все утро я провела, пытаясь справиться с тошнотой. Мой телефон разрывался, но отвечать на звонки было сродни мазохизму. Меня оповещали о ситуации через Мартина и Алекса. «Не приходи, они скоро ее выпишут», – говорили мне.

Эми привезли в неотложку примерно в час ночи. Ей прочистили желудок. Позже выяснилось, что дело было не в алкоголе. Она приняла целый коктейль из наркотиков: героин, кокаин, кетамин и марихуану.

Как только Эми выписали, Митчелл отвез ее в отель Four Seasons в Хуке, Хэмпшир, который располагал собственной территорией и мог обеспечить нам приватность, хотя спустя пару часов все вокруг и было заполнено журналистами.

Мы с Алексом приехали туда лишь утром в среду 8-го числа. Как только мы съехали на гравийную дорогу, я испытала знакомое чувство страха. Что меня ждет? В каком состоянии будет Эми? Последние месяцы я отрицала, что Эми была запущенным наркоманом, игнорируя все очевидные знаки. Удивительно, как наш разум блокирует вредную информацию. Тогда я даже не произносила слово «передозировка» – таким жутким оно казалось. Я называла это «инцидентами» Эми. Теперь игра в прятки прекратилась.

Мы прошли мимо стойки ресепшн, и я направилась в номер Эми. Дверь была открыта, и когда я вошла, мир словно остановился. Я взглянула на Эми и меня наполнили чувства волнения, страха и злости. Она была страшно тощей, словно из концлагеря Бельзен. Ссутулившись, она сидела на постели, укутанная в белое полотенце. Я видела шрамы на ее руках – там, где она себя резала. Она походила на призрака. Как до этого дошло? Эми подошла, чтобы обнять меня. Она вцепилась мертвой хваткой.

«Что с тобой происходит?» – сказала ей я.

«Мамочка, мамочка, прости, мамочка», – повторяла она.

Я чувствовала ее страх. Она поняла: это первое предупреждение. Я лучше всех осознавала, что ее «дно» глубже всех других. Нельзя было угадать, когда она решит остановиться, – ее поведение было очень непредсказуемым.

Я едва могла сказать своей дочери хоть слово. Мое тело было на грани. Я молча сидела рядом. Мы обе понимали, что история повторялась. На секунду я вспомнила Эми-малышку. Я снимала целлофановый пакет с ее головы, а она билась в конвульсиях в своих ползунках. И вот снова – двадцать лет спустя – я сижу и думаю, как спасти ее от беды. «Я не могу все время тебя выручать, Эми, – думала я. – Ты должна спасти себя сама».

Тогда многие называли меня холодной и бесчувственной. Я научилась их игнорировать. Не знаю, с чего люди решили, что имеют право комментировать вещи, о которых ничего не знают. Наверное, такова человеческая природа. Но их слова – чистейшая ложь. Я была в ужасе, но старалась оставаться в здравом рассудке. Мои слезы, мольбы и вмешательство в ее драматичную жизнь не помогли бы делу.

Я очень переживала за Алекса. Я знала, как ему трудно видеть свою сестру в таком состоянии, и чувствовала его печаль. Именно он предупредил Эми. «Ты убьешь себя, – кричал Алекс. – Ты не доживешь и до 25, ты же это понимаешь? Тебе нравится такая жизнь?»

Эми не ответила. Она не произнесла ни слова.

«Тебе нужно лечь в клинику, Эми», – продолжал Алекс.

«Нет», – отрезала она. Реабилитация означала конец ее привычкам – ей это не нравилось. Что-то мощное заставляло ее продолжать.

Я знаю: Эми не выбирала смерть. Но она также не выбирала жизнь. Война с зависимостями шла не только в ее теле, но и в ее разуме, и именно это все усложняло. Ошибочно думать, что зависимые могут легко излечиться. Даже под наблюдением врачей существует пожизненный риск рецидива в той или иной форме.