Моя любимая Эми. История о том, как я дважды потеряла свою дочь

«Не уверена, помните ли вы это, Дженис, но как-то раз мы с Эми пошли в Бент-Кросс, и вы сказали ей купить туфли для бар-мицвы. Вы предупредили, что обувь на каблуке покупать нельзя. Эми, естественно, принесла домой черные шпильки с огромной платформой. Ее выходки были бесценными. Я обожала ее самобытность и уверенность. Она была одним из самых невероятных людей, что я знала… Я рада и горда тем, что была знакома с этим поразительным человеком до того, как слава поглотила ее».

Еще одно письмо было от моей подруги Мораг, мамы Лорен, которая училась в школе с Эми:

«Суперзвезда, весь мир у ее ног и т. д., но больше всего я запомнила милое фото Эми в униформе школы Осидж. Именно так они выглядели, когда прибегали в Эшмол и в лабораторию, чтобы помочь с уборкой. Обычно они превращали лабораторию в сцену, используя горелки Бунзена (не зажженные) в качестве микрофонов. Если будет тяжело – вспоминай счастливые дни, когда твоя дочь приносила тебе столько счастья».

Теперь я могу спокойно вспоминать те счастливые времена. Я даже могу смотреть на письмо, которое в тот понедельник в Лондоне, учтиво кивнув головой, мне вручили ABC News. Мы только-только опознали тело Эми, когда мне его передали. «Как вам известно, Эми Уайнхаус была любимицей американцев, и «Доброе утро, Америка» хотели бы пригласить вас на программу, когда вы будете готовы поговорить о своей выдающейся дочери…» Как стервятники на падаль. Митчелл тут же разорвал свой экземпляр, а я впихнула свой в руки Ричарду, потому что спокойно относиться к таким предложениям спустя два дня после смерти близкого невозможно. Я знала, что ее любят в США, спасибо большое. Я была ее мамой!

Вторник 26 июля был таким же наполненным событиями, как и понедельник. Слава богу, организацией похорон Эми занималось огромное количество людей, и мне не приходилось думать, как все пройдет. Я рада, что мне не предложили произнести речь во время прощальной службы. Я бы не смогла выйти ко всем пришедшим и высказаться. Митчелл подготовил трогательную надгробную речь и сказал все, что было нужно.

Зал на Кладбище Эджуэрбери вмещал триста человек, а крематорий Голдерс Грин – лишь сотню, поэтому нам пришлось отредактировать список приглашенных. Мы понятия не имели, кто прилетит из-за границы, поэтому не догадывались, кого нам ждать. Оставалось надеяться, что никто не обидится, если его имя по ошибке уберут из списка. Наш дом оставался местом встречи, и с раннего утра вторника в нем начали собираться скорбящие. Мы знали, что придут родственники и друзья, но адрес мог попасть в любые руки. Там были друзья Эми, которых мы не знали, но мы были рады им, как и остальным.

Я все еще была не в себе, однако старалась держать эмоции под контролем, а вот Ричард совершенно не справлялся с ситуацией. Он не мог попасть на собственную кухню уже четыре дня, а люди вроде Марка Ронсона болтали с тетушкой Рени, моим братом Мартином и моим папой на заднем дворе – два мира неожиданно столкнулись. В какой-то момент Ричард решил выйти на улицу, чтобы проверить, хватает ли места для парковки, и встретил нашу соседку Мэриан.

«Это что, Келли Осборн?» – прошептала она, указав пальцем на курящую у дерева напротив подругу Эми и дочь Оззи Осборна.

«Понятия не имею», – ответил Ричард и пошел домой уточнять. Я тоже не знала, как она выглядит. Мой папа, которому было за 90 лет, вообще ничего не понимал.

«Кто это?» – спрашивал он. Кажется, Алекс ответил на этот вопрос за нас.

Сейчас это кажется мне забавным, но, когда мы расселись по машинам, чтобы поехать на кладбище, атмосфера была совершенно другой. Сначала мы не видели ни репортеров, ни камер, но позже нам сообщили, что нашим соседям предлагали деньги за то, чтобы фотографировать нас с их дворов. Все они отказались. К счастью, я ни о чем не знала. Все утро полиция патрулировала улицу, охраняя нас от нежданных гостей. Однако нам не удалось скрыться от стены фотографов прямо на въезде на кладбище. Было страшно проезжать мимо огромной толпы папарацци.