Моя любимая кукла

С каждым его шагом, реальность менялась: огни горели не так ярко, помпезность постепенно исчезала, «Лилька» превратилась в холодную крепость, а охранники обернулись адскими псами: остатки талисмана испарились. Ведь он единственный из одиннадцати братьев, которому пришлось путешествовать по воде, где и растворился чёрствый кусочек хлеба…

Назар не глядел на псов, а те его пугливо сторонились.

Юноша понял, что они боялись младенца. Он вошёл внутрь и резко закрыл глаза. Назар не открыл бы их за все блага мира. Он бы умер от настоящего ужаса, что творился внутри. Юноша не мог пошевелиться, лишь сильнее прижимал к груди мёртвого младенца.

Вот чьи-то тёплые руки коснулись его – верные братья. Им окружение представлялось не таким ужасающим, как для Назара: крохи защиты ещё оберегали их.

Они довели младшего брата до фрески с изображением Лилиан.

Братья вытащили нож, чье лезвие за целый век пропиталось святой кровью младенца, и вонзили в сердце ведьмы. Послышался крик Лилиан – совсем не женский, а страшный, словно адский пёс рычал под раскаты грома.

Назар стоял с закрытыми глазами, и если бы не братья, что обступили его со всех сторон, упал бы и разбился.

Башня рушилась, а черти проваливались в ад. И только одиннадцать братьев стояли в центре бывшего логова ведьмы, но падающие камни не касались их.

Постепенно, все утихало. Назар чувствовал, как младенец в его руках становился все легче и легче. Тут на черном небе появилось белоснежное облако. Из него к рукам Назара опустился широкий луч света, напоминавший сияющую тропинку, что вывела юношу и Малыша из его вымышленного мира.

Назар открыл глаза.

Тело младенца исчезло, а на руках у него парил серебристый шар. Он медленно поплыл наверх, и по лучу добрался до белоснежного облака, где обернулся прозрачным милым карапузом. Чьи-то огромные руки подхватили его, и облако исчезло…

Одиннадцать братьев целые и невредимые вернулись домой, где их ждал исстрадавшийся отец. Он-то и бродил возле полуразрушенной крепости, когда Назар отправился на бал-маскарад. От безысходности и бессилия он выплакал глаза, и, не зная, как помочь детям бродил возле логова. Отец даже не догадывался, что благодаря его изношенному шарфу, что в другой реальности оказался проводником-шапкой, Назар и попал на пышное празднество! Отец и оказался той кикиморой, что ходила возле «Лильки». Но утомленный горем, он, заметив исчезновение шарфа, только нарисовал крест, представив младшего сына, и отправился домой!

… За несколько прошедших лет заболоченное озеро, словно по волшебству очистилось и стало даже шире и красивее, чем было сто лет назад!

Однажды Назар прогуливался возле него, думая о своем, и вдруг остановился. Восторженная улыбка вспыхнула на его лице – он хотел кое-что проверить!

Посмотрев на небо, он громко произнес:

– Солнышко! Покажи рыбок!

Через мгновение облака расступились, и яркие лучи коснулись водной глади. Назар присмотрелся, и на самой поверхности увидел, как целое семейство полосатых рыбок плавали, тесно соприкоснувшись хвостиками…

Юноша долго глядел на них. Вот он почувствовал, как лёгкий тёплый ветерок нежно коснулся его щеки, словно детская мягкая ладошка, и Малыш тихо-тихо, едва слышно прошептал:

«Братец Назар, мой спаситель».

Кукловод

Я ненавижу Вивальди и его «Времена года».

Классику нам включают частенько ради нашего успокоения и, честно говоря, я с удовольствием посещаю музыкальные часы. Но с сегодняшнего удрала: Антонио Вивальди постарался. Три времени года я бы ещё высидела, но под «Летнюю грозу» меня точно накроет паническая атака, или, что ещё хуже – истерический припадок. Но это вряд ли: я не люблю внимание.

Паники же не избежать: "Выключите ее! Выключите ее!" – и ко мне, истошно кричащей, прилетят белые солдатики со своим зельем, и усыпят.

После обеденных пилюль я поднялась в свою комнату и, разбитая, упала на кровать. Сегодня в раскладке было на одну пилюлю больше, но я только сейчас это осмыслила.

Меня даже не отчитали за самоволку. Более того, белый солдатик заметил, как я прошмыгнула мимо актового зала, где уже все собрались, чтобы насладиться классикой.

Но никто не догонял меня. Уже в полудрёме я подумала, а что если бы Вивальди потерял слух и не написал свои «Времена года»? Какая потеря для мира! Да, но меня бы здесь не было.

* * *

На гигантском столе лежал белый ватман с простым карандашным рисунком – это карта чьей-то жизни. К столу подошла девушка. У нее в руках ластик.

Она внимательно поглядела на карту и стёрла несколько фрагментов.

Печаль и тревога застыли на ее лице: как жаль, что нельзя уничтожить одно событие целиком! Можно лишь изменить немного.

Девушка превратилась в луч света, он опустился на полустертые линии событий ватмана-карты и медленно-медленно расплылся на них, впитываясь в вязь рисунка.

Рисунок изменился.

Осень

Девочка стояла на сцене старого заброшенного театра и оглядывалась по сторонам.