Моя любимая кукла

– За этим и пришла! Сушёная Вобла совсем спятил! Пришёл с улицы сам не свой, бросил ключи на стойку и ушел в подвал! Опять напьётся! Я и стащила ключи!

Ребята вышли на улицу и живо побежали в особняк. На улице уже было темно, братья и не заметили, как давно наступили сумерки. Ох, и проголодались они, сидя в склепе!

Белинда оставила им ужин. Умывшись, наконец, от краски и переодевшись, ребята сытно поели.

Сушёной Воблы будто и не существовало вовсе: ни звука от дядюшки!

Белинда была серьезно настроена на отъезд из гостиницы. Она уже сообщила родителям о кознях старого безумца. К утру, они приедут.

Стефан же хотел до конца разгадать тайну серой Валери.

– Мы кое-что видели там… – сказал он.

– В склепе? – испуганно спросила Бел.

– Не совсем. В саду. Там стояла серая Валери. Только не призрак, а вырезанный из бумаги силуэт. Потом он потихоньку ушёл. А я-то думал, что призраки просто исчезают!

– Он был за ней! – сказал Эдвард. – Прятался как за щитом!

– Говоришь, он с улицы пришел «сам не свой»? – спросил Стефан.

– Наверное, как раз после того момента, когда в меня полетели кисточки! – предположил Эдвард.

– Да, а сейчас он в подвал пошёл! Надо за ним!

– Я не пойду! – с дрожью в голосе сказала Белинда.

– Ладно, оставайся тут.

Братья уже отправились в подвал, когда сестра вдруг остановила их:

– Я видела ее. – Тихо произнесла она, опустив глаза.

– Кого? «Валери?» – спросил Стефан.

– Да. Это было случайно. Как раз перед тем, как выпустить вас. Он нес ее в подвал. Это и в самом деле огромная картонка. Идите. Наверное, она ещё не успела покинуть его разум…

– Ты нам что-то ещё не договариваешь, Бел! – сказал Эдвард. – Вообще причем тут краски, кисточки и прочее? Это связано с тем, что наш предок был художником?

Стефан согласно кивнул и поглядел на сестру. Та, пряча взгляд, коротко кивнула.

– Бабушка рассказывала, что наш предок перед кончиной рисовал детей…

– И-и-и? – нетерпеливо протянул Стефан.

– И кажется… он не успел закончить картину…

– Но где она теперь? – спросил Эдвард.

– Пропала. Никто не видел ее. Я думаю, Сэмюель знает, что с ней…

– Ясно. Пошли.

Стефан потянул Эдварда за рукав рубашки.

В подвал вела узкая каменная лестница без перил. Ребята осторожно спускались, держась за холодные стены. Лестница вела прямо, а потом резко поворачивала налево. Там и находилось убежище Сушёной Воблы, где он упивался до бреда. Оттуда на ступеньки падал слабый свет.

Братья спускались медленно, но чем ближе подходили, тем больше страх нарастал в груди каждого. Из убежища дядьки доносились странные голоса. Там как будто находилось несколько человек. Один голос принадлежал Сушёной Вобле, другой – писклявый, детский – был не знаком.

Оставалась последняя ступенька, и Эдвард вцепился в плечо Стефана.

– Мне страшно! – прошептал он.

– Мне тоже. – Стефан положил ладонь на руку кузена, что так сильно сдавила его плечо.

Тут он мельком, словно из ниоткуда услышал голос матери. Она звала его. Когда она успела приехать?! Бел сказала, что родители прибудут не раньше утра!

– Нет! Только не сейчас! Уходи! – он затряс головой. – Ты мешаешь мне!

– Что с тобой, брат?! – Эдвард испуганно поглядел на Стефана – тот будто уснул на ходу!

– Все хорошо! Я здесь! – он часто-часто заморгал и сделал шаг.

И вот перед ними была маленькая комнатушка-погреб. Вместо кровати в углу лежал старый матрац, а возле него перевёрнутый ящик из-под спиртного. Он служил тумбочкой. На ней стояла масляная лампа.

Повсюду валялись горы разбитых бутылок. Стекла от них перемешались с баночками с засохшей гуашью, акварельными красками и кисточками разных размеров.

Их было даже больше, чем бутылок! Сушёная Вобла, наверное, делал огромную выручку ближайшим канцелярским лавкам!

Посередине этого бардака на корточках спиной к мальчикам сидел дядюшка. Он тихонько раскачивался, как мартышка на канате. Напротив него стояла фигура девочки, вырезанная из картона. Сушёная Вобла разговаривал с ней.

Но это был не тот человек, которого знали ребята. Он превратился в мальчика, ещё младше, чем они сами.

– Что ты хочешь, Валери? – спрашивал он детским голоском.

Тут Эдвард и Стефан замерли, и, казалось, от страха у обоих даже уши заложило! Дядька резко вскочил и пулей шмыгнул за девочку из картона.

– Разукрась меня, пожалуйста! Это несправедливо, что папа не дорисовал именно меня! – послышался тоненький девичий голосок. Она захныкала и расплакалась, но резко остановилась. Дядюшка выбежал и вновь уселся на корточки спиной к братьям.

– Я ведь не умею! Я боюсь, что испорчу картину!

И снова он скрылся за картонной фигурой.

– Хоть как-нибудь! – молил девичий голосок. – Я не хочу быть серой! Если ты опять не сделаешь это, мне придётся вновь просить других! Я буду шалить и мазать их краской! Но они почему-то не понимают меня! Они боятся!

Дядюшка вернулся:

– Но если я разукрашу тебя, ты уйдешь! Бросишь меня, и я останусь совсем один!

Несколько минут он рыдал, потом, как ни в чём ни бывало, вновь переместился на место Валери.