Моя любимая сестра

– Она очень хорошо выглядит, – честно отвечаю я Иветте. Дружить с мамой женщины, которую никто из нас не любит, – непростое дело. Я придерживаюсь такой позиции: уважаю Джен, но не посыл, который ее бизнес доносит до женщин, эта позиция куда более слабая, чем у Иветты. Если уж на то пошло, моя дружба с Иветтой основывается на ее разочаровании в выбранной дочкой профессии и положительном свете, в каком я это выставляю. Я напоминаю ей, как круто, что Джен управляет компанией-мультимиллионером и что инвесторам не потребовалось приглашать опытную игрек-хромосому, чтобы заправить машину. «Это многое значит, Иветта. Этим нужно гордиться», – постоянно говорю ей я и иногда задаюсь вопросом, испытывает ли Иветта хоть немного презрения. Чтобы заставить меня найти то, чем я восхищаюсь в Джен.

– Она отлично справляется, – говорит Иветта. – Профессионально. Просто я волнуюсь за нее. Знаю, она хочет найти кого-то, выйти замуж и родить детей. Такое ощущение, будто шоу увело ее от всего этого.

Пианист заканчивает играть Tupelo Honey, и Иветта громко аплодирует, чтобы остальные отставили свои напитки и присоединились к ней. Мое сердце гонится за аплодисментами, когда я готовлюсь сказать то, зачем сюда пришла.

– Иветта, неловко это говорить, но мне кажется, Джен пытается меня саботировать.

Это на самом деле удивляет ее.

– Как она пытается это сделать?

В моих глазах на мгновение появляются слезы, я подумываю рассказать ей все. Всю правду. Если кто и может понять, так это она.

Серые глаза Иветты смягчаются.

– Дорогая! В чем дело?

И я тут же передумываю. Мне ненавистна мысль, что Иветта больше никогда так на меня не посмотрит, никогда не назовет дорогой.

– Это все из-за шоу…

Иветта раздраженно вздыхает, как будто говоря: «И что теперь?» Однажды Иветту пригласили в качестве сквозного персонажа, но она вежливо взяла самоотвод, когда во втором сезоне шоу приняло неожиданный оборот, когда наши принципы пошатнулись, а рейтинги устремились ввысь. Она беспокоится, что мы содействуем культуре, которая рисует женскую дружбу ядовитой, коварной и лживой, а не разрушаем этот стереотип, какой была первоначальная цель шоу. Я это понимаю, но, к сожалению, никому не интересно смотреть на кучку женщин, которые хорошо ладят друг с другом. Джесси говорит, что наше бремя как первого феминистского реалити-шоу – сделать это шоу привлекательным для немытых масс. Она говорит, это ничем не отличается от того, что я сделала со SPOKE: помогла женщинам третьего мира, запрашивая у женщин первого мира двадцать семь долларов за прослушивание Леди Гаги и кручение педалей.

Возможно, однажды мы будем жить в мире, упивающемся дружбой пяти самостоятельно добившихся успеха женщин, которые станут лишь восхвалять друг друга. Но до тех пор мы должны периодически сбивать друг друга с ног.

– Помнишь, я рассказывала, что в этом году моя очередь планировать путешествие, – говорю я, – и что я хотела отвезти всех в Марокко и познакомить с женщинами, которым велосипеды облегчают жизнь.

– Замечательно, что шоу так развивается. – Иветта кладет трубочку у бокала.

– Только этого не будет.

– Не понимаю, – возмущается Иветта, озадаченно всплескивая рукой. – Почему?

Я рассказываю ей усовершенствованный вариант: я поссорилась со Стефани, и другие как будто встали на ее сторону, и теперь мы вообще можем не поехать в Марокко. Мне кажется, меня обделили с этим путешествием и не поддерживают коллеги, которых я поддерживала всеми силами, и что хуже всего, я ввела в заблуждение своих инвесторов. Я сказала им, что в этом сезоне SPOKE получит много эфирного времени, и теперь беспокоюсь, что они почувствуют себя обманутыми.

– Вот что я думаю, – говорит Иветта, когда я прекращаю свою бессвязную речь. – Прежде всего, дыши. Дыши. Глубоко вдохни и помни: осветит шоу поездку в Марокко или нет, оно никак не повлияет на все хорошее, что ты там сделаешь.

Иветта умолкает, и я понимаю, что она действительно хочет, чтобы я дышала. Я глубоко вдыхаю и выжидающе смотрю на нее. Она ничего не говорит, поэтому я делаю еще один вдох.

– Как уже было сказано, – продолжает Иветта, – я не верю, что ты будешь сидеть в сторонке и позволять другим топить тебя. Стефани очень властный человек, и, к сожалению, она не всегда использует силу во благо. Почти все женщины могут выдержать невзгоды, но, если хочешь проверить характер человека, дай ему власть. Так сказал Линкольн.

– Ты и Линкольна знала?

– Да, я настолько старая. И он был великим человеком. – Она разводит руки и, оценив расстояние, добавляет еще пару сантиметров. – Вот таким великим.

– Иветта! – смеюсь я.

– Отлично. Видишь? Ты смеешься. А не умираешь. – Задумавшись, она качает головой в такт музыке. – Мне кажется, вам с Джен нужно поговорить без посторонних. Без Лорен. Без Стефани. Без Джесси и, пожалуйста, боже, без Лизы. – Иветта морщится. – Знаю, вы с Джен никогда особо не ладили, но она знает, что значит многое потерять. Думаю, ты могла бы к ней обратиться.

Странные слова – «она знает, что значит многое потерять», – но я не докапываюсь. Это будет уже перебор.