Моя любимая сестра

Перед тем как я рассказала доктору о голосе, мое давление было сто сорок на девяносто. Когда тот ответил, что слышать голоса – не симптом шизофрении или биполярного расстройства, что около 13 % взрослых в определенный момент жизни слышат голоса и что причиной может быть что угодно, начиная от тяжелой утраты и заканчивая стрессом, давление стало сто на восемьдесят. Я предрасположена к депрессии, что поделать, но мои симптомы скучные и классические и легко регулируются с помощью шестидесяти миллиграммов чего-нибудь ежедневно. Однажды я слезала с таблеток, когда вторая книга из трилогии разошлась миллионным тиражом и шоу вошло в стадию медового месяца с фанатами, и на достаточно долгий срок, чтобы понять: секс в жизни мне нравится так же сильно, как и в книгах.

Шум не повторяется, и я напоминаю себе, что сказал доктор: успех – это тоже стрессор. И пусть этот стрессор мне и приятен, это все же прожектор, освещающий то, от чего я избавилась на кушетке психолога, когда – сюрприз! – на самом деле лишь засунула все в шкаф до лучших времен. Уверенность никак не утешает. Я поворачиваюсь и ищу телефон, который заряжается на тумбочке. Сейчас 04:40, и Гвен ответила на мое письмо. Дважды читаю всю переписку.

Я: Гвен! Думаю, ты хотела отправить это своей помощнице Стеф! А не мне. Но зачем тебе моя анкета? Все в порядке?

Гвен: Извини, дорогая! Да, хотела отправить это помощнице. Как у тебя дела?

Составляю ответ.

«Я сейчас в Фениксе, но через несколько часов полечу в Лос-Анджелес! На ужин с режиссером. Сообщу тебе, как все пройдет. Оттуда в аэропорт имени Кеннеди, потом в Хитроу и в Марракеш. Безумные денечки! Как-то путано, что у твоей помощницы такое же имя! Но мне интересно, зачем тебе анкета из мемуаров? Ты же меня знаешь, теперь я волнуюсь! Все в порядке?»

Нажимаю «Отправить» и сглатываю, избавляясь от сладкого послевкусия того плохого вина. Снова слышу шум и тогда понимаю, что это не горничная возится с мусорной корзиной в коридоре и это не в моей голове, как последствие отказа от лекарств где-то над Скалистыми горами пять месяцев назад.

– Сколько времени? – стонет бармен, скидывая одеяло. Его грубая кожа царапает по дешевым шелковым простыням – вот что меня разбудило.

– Почти пять.

– Господи. Возвращайся в кровать.

Бармен поднимает руку и прикрывает глаза. Комната практически невидима, хотя мои глаза привыкли к темноте, и мне видно его пустое запястье. Прошлым вечером, прочитав записку, которую я оставила ему на чеке («Номер 19. Здесь только сегодня»), он пришел и снял свои хорошие часы – оставил их на тумбочке, перед тем как мы отправились в кровать. Так делал Винс, когда мы раньше занимались сексом.

Впервые это произошло в Бостоне, в 2014 году, хотя я подумала, как легко это сойдет мне с рук, в баре отеля в Атланте, задумалась об этом во время йоги с инструктором в Лос-Анджелесе и чуть не набрала номер, который оставил мне водитель, забиравший меня в аэропорту в Талсе. Оглядываясь назад, я понимаю, что после разъездов по всей стране во время второго турне Бостон показался мне знакомым, туда я могла без проблем вписаться. И я наконец-то решилась: интерес к шоу еще не спал и книга продавалась так хорошо, что не жалко было потратиться на старинный персидский ковер, хватило вдобавок на серьги Alhambra и ожерелье от Van Cleef. Мне было тридцать, но выглядела я на двадцать шесть. Если бы ничего не вышло, я бы с легкостью смирилась без удара по самооценке.

Мужчины из Бостона отличались от стиляг из Нью-Йорка – точнее, они были похожи на тех белых богачей, которые в старшей школе и колледже называли меня сексуальной, но слишком боялись со мной спать. Чего боялись-то? Что им понравится? Что я им понравлюсь? Что им придется вести меня к себе домой и объясняться перед мамой? Последнее я хотя бы могла понять – непонимание, как объяснить темнокожего партнера белокожей маме. В колледже я встречалась с темнокожими парнями, но, когда они знакомили меня со своей семьей, я не отвечала им тем же. Я всю жизнь убеждала маму, что пусть и была одной из немногих темнокожих представителей нашей общины, но не чувствовала себя посторонней. Я одевалась как популярные девчонки, занималась спортом, каким занимались популярные девчонки, разговаривала как популярные девчонки и в конечном счете стала популярной девчонкой, чтобы доказать ей, что чувствовала себя желанной, чтобы уменьшить ее постоянное беспокойство из-за моего удочерения. Ее предупреждали, что, помимо привилегии, которую она могла мне предложить, она также могла непреднамеренно испортить мне жизнь, воспитывая там, где я всегда буду чувствовать себя не в своей тарелке. В каком-то смысле я беспокоилась, что, если приведу домой темнокожего парня, она решит, что ей не удалось создать дом, в котором я чувствовала бы себя на своем месте. Что предложенных ею любви, душевной связи и участливости было недостаточно. Что мне было бы лучше без нее – это ее самый большой страх.