Моя любимая свекровь

Я верно расценила фразу: это был вопрос. Именно по этой причине моим первым порывом было ответить неопределенно. На языке у меня вертелось: «Я была занята» или «Я на некоторое время уезжала в Европу». Но я прогнала эти фразы. Внезапно я поняла, что имела в виду Мередит, когда говорила о свободе, когда нечего терять.

– Я уехала, чтобы родить ребенка.

Мне понравилось, что Том не попытался скрыть удивление. Он моргнул, долго и медленно, потом снова моргнул. Он даже сделал шаг назад. Я была уверена, что его удивило не то, что это случилось, а то, что я призналась.

– У меня мальчик, – сказала я. – Оливер. Он вон там, в корзине.

– То есть… прямо здесь?

К моему удивлению, Том пошел в детскую зону и заглянул в корзину Олли.

– Этот малыш? – Он смотрел на него сверху вниз, и его лицо на глазах смягчалось. – И… твоя семья…

– Просто в восторге.

Я рассмеялась, и Том удивил меня тем, что засмеялся в ответ. У него был отличный смех. Раскатистый, сердечный смех, который исходил словно бы из самого нутра.

– Так на что же ты живешь?

– Я живу в сарае в Спотсвуде, на заднем дворе опальной кузины моего отца. Я готовлю и убираю для нее. И здесь я кое-что зарабатываю.

Он нахмурился.

– Ты шутишь?

– Боюсь, что нет. Но не беспокойся обо мне, у меня все хорошо. Очень хорошо, вообще-то.

Я взглянула на часы. Я слишком заболталась. До антракта мне нужно было навести порядок в фойе. Схватив контейнер с попкорном, я сделала Тому большую порцию.

– С тебя доллар, – сказал я ему.

Он полез в карман, вытащил пригоршню мятых банкнот и протянул мне, даже не взглянув на них.

– Тебе лучше вернуться в зал. Ты пропустишь фильм.

Он слегка дернулся, оглядываясь через плечо, как будто забыл, где находится. Затем он снова посмотрел на меня и улыбнулся самой лучшей улыбкой, которую я когда-либо видела.

– Проблема в том, что я не хочу пропустить то, что происходит здесь.

37

ЛЮСИ

НАСТОЯЩЕЕ…

Поминки – всегда любопытное мероприятие, как, впрочем, и любое другое, когда смешиваются дела семейные и алкоголь. Когда с похорон Дианы я прихожу в «Полумесяц», Олли с пивом в руке выглядит уже более расслабленным, иногда даже посмеивается над чьей-нибудь фразой. Футбол по телевизору на заднем плане также создает своего рода нормальный фон для ненормального события.

Нетти тоже кажется более собранной, чем на похоронах. Она сидит на веранде «Полумесяца» с Эди на коленях, через две соломинки они пьют из бокала что-то вроде розового лимонада. Я рада, что наша с ней ссора не распространяется на моих детей. О Нетти можно сказать что угодно, но она преданная тетя. Мне нужно любить ее за это.

Патрик осушил по меньшей мере полдюжины кружек пива с тех пор, как я приехала на добрый час позже всех остальных, и, надо сказать, он выглядит немного потрепанным. Думаю, я не могу его винить. Я бы тоже не отказалась от пары кружек, но, учитывая, что приходится ловить и останавливать бегающих детей и выгонять их из-под столов, шансов у меня немного. Харриет и Арчи сбросили обувь и бегают по полам, где грязь вкупе с пролитыми напитками превратилась в клейстер. Скоро кто-нибудь разобьет стакан, кто-нибудь из детей наступит на него, и мы все отправимся в больницу. Вообще-то было бы облегчением выбраться отсюда.

– Привет, – говорю я Олли, обнаружив его у бара.

У него стеклянный взгляд человека, выпившего несколько кружек пива, и он кажется мрачным, но ведь сегодня похороны его матери.

– У тебя все в порядке?

«Помимо того, что это похороны твоей мамы, твой бизнес разваливается и мы разорены?» – хочется спросить мне.

– На самом деле, – говорит он, – я как раз думал, какую скверную сегодня сказал надгробную речь.

– Не такую уж и скверную.

Он склоняет голову набок.

– Да ладно.

Я обнимаю его за талию.

– Послушай, Дианы же тут нет, чтобы ее раскритиковать. Просто отпусти. Все было нормально.

Он открывает рот, чтобы ответить, но нас прерывает пожилая пара, пришедшая попрощаться. В то же время Харриет приходит сказать мне, что «Эди намочила штаны и тетя Нетти спрашивает, есть ли для нее запасные трусы».

– Я разберусь с трусами, – говорю я Олли.

Следом за Харриет я пробираюсь через толпу, поворачиваясь боком, чтобы протиснуться мимо людей. Мы с Харриет выходим на веранду, где Эди стоит совершенно голая, если не считать пары золотых сандалий. Подвыпившие взрослые улыбаются. «Как мило». Присев на корточки рядом с ней, Нетти вытирает ей ноги бумажными полотенцами. В этой сцене столько материнского, что я застываю как вкопанная. Мне приходится напомнить себе, что Эди – моя дочь, что я ее мать.

Звон ложки о стекло привлекает всеобщее внимание, и когда я поворачиваюсь, то вижу, что Олли взгромоздился на стул. Оставив Эди с Нетти, я стремглав бегу обратно в зал. Что за черт?

– Прошу всеобщего внимания, – произносит мой муж, когда я проскальзываю внутрь.