Моя любовь и другие животные Индии

Пахнет Индией. Вернувшись, одежду можно постирать, но запах – невозможную отраву – тем, кто вдохнул его хотя бы однажды, не удастся вытравить из памяти никогда.

При входе, в международном аэропорту имени Индиры Ганди мне улыбнулась красивая уборщица в сари. Однако интуиция заявила о себе уже на первых метрах передвижения. И орала она благим матом одно-единственное слово: «Берегись!»

Через полчаса после приземления я стояла в пестрой толпе, чтобы поменять деньги, и, наблюдая, вычислила, что облапошивание туристов происходит сразу же. В те далекие годы сотню долларов меняли на рупии мелкими купюрами. Пачек получалось много. В местных банках их было принято пробивать металлическими скрепками, насквозь. У торговцев существовал странный шик вскрывать пачки денег не медленно и аккуратно, а резким рывком, от чего клочки купюр вырывались из пробитых до дыр мест, специально выделенных на банкноте, и кружили по воздуху. Сначала купюры с дырками и портретами Махатмы Ганди приезжих шокируют, но… привыкаешь быстро.

Русские, выходившие из очереди с пачками пробитых степлером рупий в руках, заново пересчитывая, жаловались на то, что в каждой пачке маленько не хватает. Пустячок, подумаешь, недостача: то десять рупий, то пятьдесят. Мелочь, но в потоке – легко догадаться – навар у барыг значительный.

Восточная игра – «обмани белого человека». Пылая негодованием (кто посмел покуситься на тяжким трудом добытую копейку? Убью скотину!) и презирая никчемных соплеменников, которые, как овцы на заклание, обреченно принимали правила игры, я прорвалась к стойке. Вооружившись калькулятором, ручкой и блокнотом, я, расставив локти – ни шагу назад, устроилась напротив менялы.

Очередь обреченно ждала, когда я три раза медленно пересчитывала пачки, записывая разницу курса в блокнот, умножая и складывая на калькуляторе, каждый раз находя ошибку не в свою пользу. Приземистый меняла стал смотреть на меня с уважением, толпа русских – с раздражением.

Разгоряченная выигрышем в копеечной битве, я выхожу и погружаюсь в жару, наполненную громкими звуками. Окружающий мир широко распахнул объятия: Welcome home! Победа не осталась незамеченной. Рыженькая попутчица из самолета, решив, что я прошла огонь и воду, поехала на автобусе со мной.

На приборной доске были закреплены божества процветания: красавица Лакшми и слоноголовый Ганеша. И развешаны гирлянды свежих цветов. Смесь древнего благочестия и прогресса. Злобной волчицей я так рычала по-русски на кондуктора и водителя в пустом утреннем басе, едущем в Нью-Дели, что индийские мужики понимали меня без перевода и показывали напечатанные цифры на билетике:

– Все верно, мадам, без обмана.

Провинциалка Рита работала три года няней и, получив при расчете в подарок небольшую сумму, решила посмотреть мир. Откровенно некрасивая девушка: среднерусский нос картошкой, бледное лицо с веснушками. Неуверенная улыбка и кривые зубы, простодушно показывающиеся на белый свет, дополняли облик. У нее было ценное качество: Рита знала английский в пределах школьной программы, и я решила, что переводчица мне нужна, а тут и искать не надо, сама объявилась.

Водитель рванул по пустой магистрали в центр; кондуктор висел на подножке, ритмично выкрикивая пункты маршрута, чтобы даже неграмотные, оказавшиеся в салоне, понимали, куда они едут. Нас окружали разные люди: и белые (но не европейцы), и смуглые, и коричневые, и кофейные, почти черные, с сизым оттенком кожи. Двери не закрывались, и пассажиры заскакивали в автобус на ходу.

Незнакомый Дели выглядел странно: справа и слева тянулись заборы. В стороне от движения невозмутимо лежали коровы. Между бесконечными заборами и дорогой, под эстакадами, не стыдясь и не смущаясь, у меня на глазах начинали свое утро бездомные нищие. Люди в лохмотьях на смуглом теле вели себя обезоруживающе откровенно. Просыпаясь, они потягивались, сидя на земле у края тротуара. Женщины, обмотанные кусками ткани, расчесывали длинные, иссиня-черные волосы. Мужчины брились «музейной» опасной бритвой, закрепив кусочек зеркала на заборе. Кто-то намыливал и тело, и набедренную повязку около уличной колонки. Многие чистили зубы и, не вынимая щеток изо рта, дружелюбно улыбались проезжающим мимо машинам, рикшам, автобусам… Молодые женщины и седые старухи, в ярких, как перья райских птиц, одеждах, складывали из палочек, бумажек, картонок костры. Накрыв огонь листом жести, они пекли лепешки. Варили рис в черных котелках, отгоняя мух. Некоторые стирали, плюхая мокрым тряпьем об асфальт, вода стекала под ноги прохожим. Из кучи мусора выскочила огромная, размером со среднего кота, крыса и скрылась в канаве. Везде копошились полуголые дети. Они, как добродушные зверьки, справляли нужду открыто и беззастенчиво, у проезжей части.

От случайных сцен невозможно было отвести глаза. Другая планета. А ведь здесь живет больше миллиарда человек, каждый пятый в мире…