Читаем Моя мадонна / сборник полностью

Знал Петр, что Пушкин, которого так и не удалось ему увидать ни на его петербургской квартире, ни на даче, написал про княгиню Голицыну книгу и назвал ее «Пиковой дамой». Вот бы достать эту книгу! Почитать бы!

Экипажи пересекли улицу и переулком скрылись.

Софрон уселся удобно на облучке и молча стал раскуривать самодельную трубку. Только через некоторое время он заметил, что Петр все так же погружен в свои думы и не собирается садиться. Софрон ворчливо сказал:

— О чем ты? Очумел? Аль княгиня сглазила?

Петр махнул рукой и полез на телегу.

Доктор из Захарова, возможно, и не заметил пропавшего анатомического изображения человека. Он знал свое дело слишком хорошо для того, чтобы изо дня в день обращаться к рисунку. А может быть, он заметил исчезновение страницы после ухода Петра, но мог ли он заподозрить крепостного парня? Зачем тому анатомия? Не все ли равно ему, где сердце, где почки, где печень? Не строение человеческих органов надлежало ему в жизни изучать, а выполнять приказы и прихоти графов Строгановых — всю жизнь, пока есть сила, пока, как говорится, ноги носят.

Нет, скорее можно было обрушиться на хорошенькую горничную, которая все время слышит разговоры о болях в печени, в сердце, в горле. Ее еще может заинтересовать это. Или бездумно напакостили малолетние внучата с товарищами в отсутствие деда и нерадивой горничной.

Но Петр жил эти дни как в тумане. Вздрагивал от внезапного стука, мороз пробегал по коже, если замечал нахмуренные брови графа или тень недовольства на его лице.

Ночами, когда дед Софрон заполнял храпом маленькую комнату с двумя койками, Петр зажигал огарок свечи, ставил его на пол, на полу же расстилал выпрошенный у писца лист бумаги и, лежа, срисовывал рисунок, украденный у доктора. Так он провел много ночей и только тогда, когда убедился, что изображение человеческих органов скопировано предельно точно, сжег в печи лист, вырванный из книги доктора. Жаль было очень. Но зато улик не осталось.

Есть в дневнике моего прадеда такие строки:

«Я окончил приходское училище и принес домой похвальную грамоту. Все порадовались за меня. А мне почему-то было грустно. Я спросил отца, как выучиться на доктора. Отец жалостливо поглядел на меня и ответил, что и сам, когда был молод, такую думу держал в голове.

— Но сперва надо в городе в гимназии учиться. А в гимназию крепостных не берут, сынок.

— Почему не берут? — спросил я. — У меня вон похвальная грамота!

— И сто грамот не помогут, — ответил отец.

И дед с печи, вздыхая, сказал:

— Из крепости, Петруха, податься некуда. Не забивай голову пустыми мыслями».

Время шло к осени. Желтой проседью погрустнели аллеи парков Каменного острова. Многоцветными стали сады прекрасных дач и дворцов. Вода в канале потеряла свой солнечный блеск, стала свинцовой, как Нева.

Театр Каменного острова опустел. Его покинула французская труппа, игравшая весь летний сезон, вносившая особое оживление и шик: вечерами площадь перед театром заполняли экипажи, высший свет съезжался на спектакли из Петербурга и с соседних дач. Прекратились веселые пикники, свидетелями которых остались пожелтевшие от времени письма. В письме С. Н. Карамзиной написано:

«Сегодня после обеда едем кататься верхом с Гончаровыми, Эженом Балабиным и Мальцевым… Завтра всей компанией устраивается увеселительная прогулка в Парголово в омнибусе».

Сохранилось письмо сестры С. Н. Карамзиной, написанное брату назавтра после этой прогулки:

«Мы получили разрешение владелицы Парголово княгини Бутера на то, чтобы нам открыли ее прелестный дом, и мы уничтожали превосходный обед-пикник, привезенный нами с собой, в прекрасной гостиной, сверкающей свежестью и полной благоухания цветов».

И верховые прогулки стали теперь уж редкими. Зарядили дожди. В эту пору второй раз приехал Петр на Каменный остров по поручению графа Строганова.

Екатерины Николаевны дома не было. Сказали, что она на верховой прогулке, в парке. Петр походил по парку, посмотрел на отцветающие клумбы. На улице было сыро, с мутного неба спускалась на землю влага, ощутимая только руками и лицом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Моя мадонна

Моя мадонна / сборник
Моя мадонна / сборник

Продолжает серию «Я люблю Пушкина» книга Агнии Кузнецовой (1911–1996) «Моя мадонна», посвященная уникальным событиям жизни Натальи Николаевны Гончаровой.Агния Кузнецова — русская писательница, большую часть своей прозы посвятившая теме взросления и становления характера человека — детям и юношеству, родилась в Иркутске в семье белого офицера Александра Кузнецова. В наследство писательнице достались дневники ее прадеда, знавшего Наталью Николаевну Гончарову и ее семью, так как до получения вольной он был крепостным у графа Григория Строганова, коему Наташа Гончарова приходилась двоюродной племянницей.Заинтересовавшись этой темой, Агния Александровна собрала богатейший исторический материал и, основываясь на письмах, свидетельствах современников и дневниках своих предков, написала три документально-исторические повести: «Под бурями судьбы жестокой», «А душу твою люблю…» и «Долли», вошедшие в этот сборник. Так появилось жизнеописание, которое не просто ломает стереотип роковой красавицы, по легкомыслию погубившей великого поэта, долгое время преследовавший Наталью Гончарову, но и создает ее настоящий образ, сотканный из настолько реалистичных бытовых подробностей жизни, что читатель поневоле погружается в эпоху золотого века русской литературы.

Агния Александровна Кузнецова (Маркова)

Историческая проза

Похожие книги

Александр Македонский, или Роман о боге
Александр Македонский, или Роман о боге

Мориса Дрюона читающая публика знает прежде всего по саге «Проклятые короли», открывшей мрачные тайны Средневековья, и трилогии «Конец людей», рассказывающей о закулисье европейского общества первых десятилетий XX века, о закате династии финансистов и промышленников.Александр Великий, проживший тридцать три года, некоторыми священниками по обе стороны Средиземного моря считался сыном Зевса-Амона. Египтяне увенчали его короной фараона, а вавилоняне – царской тиарой. Евреи видели в нем одного из владык мира, предвестника мессии. Некоторые народы Индии воплотили его черты в образе Будды. Древние христиане причислили Александра к сонму святых. Ислам отвел ему место в пантеоне своих героев под именем Искандер. Современники Александра постоянно задавались вопросом: «Человек он или бог?» Морис Дрюон в своем романе попытался воссоздать образ ближайшего советника завоевателя, восстановить ход мыслей фаворита и написал мемуары, которые могли бы принадлежать перу великого правителя.

А. Коротеев , Морис Дрюон

Историческая проза / Классическая проза ХX века