Моя маленькая война

Два солдата, отступающие от канала Альберта, были задержаны отступающими, как и они сами, жандармами; их привели на маленькую церковную площадь, где заседал военный трибунал под председательством крикливого генерала, обутого в шлепанцы. Внезапно налетели немецкие самолеты. Генерал в шлепанцах прыгнул в автомобиль и укатил, вопя:

«ЧТОБЫ ПОТОМ ОНИ НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО ПРЕДСТАЛИ ПЕРЕД ТРИБУНАЛОМ!»

Еще кое-что о генералах. Много позднее жена рассказывала мне, что эти старики с красной лентой на тулье проехали в свое время мимо нашего дома. Они были слишком немощны, чтобы оказать какое-либо сопротивление врагу, но зато везли с собой больших красивых собак и молоденьких, шестнадцатилетних девчонок.

ГРАНИЦА

Так как они находились на высотке, их огонь держал под контролем всю равнину, которую нам предстояло преодолеть, но прежде всего надо было проползти через наши собственные проволочные заграждения. Если смотреть из нашего рва, можно было подумать, что там, обдирая бока о колючую проволоку, остановилось испуганное стадо. Кто-то крикнул, чтобы все немедленно залегли. «А все оттого — в бога-душу мать! — что офицерье смылось», — послышался другой голос. И это была сущая правда. Пока шла мобилизация, нельзя было и шагу ступить, чтобы не наткнуться на офицера. Дингес и я схлопотали однажды наряд из-за того, что заснули, карауля никому не нужный дерн. Но как только прозвучали первые выстрелы, мы их больше не видели, если только не считать этого несчастного лейтенанта из девятой роты. Но что такое один лейтенант в сравнении со всеми остальными?

Мы уже целый день прочесывали окрестности в поисках пропитания и боеприпасов и, таким образом, знали местность не хуже своего ранца. Двинувшись в обход проволочных заграждений, мы вышли на шоссе раньше всех — по крайней мере мы были бы там раньше всех, если б не серые бронетранспортеры на гусеничном ходу, преградившие нам путь. На борту одного из них висел сопляк в солдатской форме, глядя со стороны, могло показаться, будто он показывает нам кулак. И вот тут-то в нескольких метрах от нас из рва вылез лейтенант-невидимка из девятой роты, он бросил свой револьвер и поднял руки. Может, это Дингес сказал: «Пошли», — может, это сказал я сам, но мы оба бросили свои винтовки и подошли к лейтенанту. А этот желторотый солдатик в черной форме смеялся и говорил, что ему всего восемнадцать, а он уже дрался в Польше и в Испании. В Испании… Ну тут он, должно быть, загнул. Он вытащил из кармана эрзац-сигареты и протянул нам. Он объяснил, что мы должны идти immer weiter,[6] и указал рукой вдоль шоссе. Пальцы его руки все еще были сжаты в кулак, я всмотрелся и понял, почему он все время грозил нам кулаком: в его руке был маленький револьвер.

Позже Дингес спрашивал меня: «Ты это видел… а это ты видел?» Но я, кажется, шел с закрытыми глазами — просто невмоготу было смотреть на всех этих лошадей и людей, на детей и солдат, которые лежали вокруг, источая густой смрад. Помнится, нам говорили в детстве, что путь в преисподнюю есть путь мрака. Я сразу же узнал этот путь.

— Знаешь, где мы идем? — спросил Дингес.

Я посмотрел вокруг и увидел одну только каменистую равнину.

— Еще позавчера здесь стояло кафе, в котором был шикарный проигрыватель, — сказал Дингес. — А здесь была булочная, а вон там жили три пылкие сестрички.

Позавчера все это еще называлось деревней Велдвезелт, сегодня же здесь не осталось ничего. Одна из трех сестер — младшая и, на мой взгляд, самая красивая — лежала с… Но об этом я хотел бы как можно быстрее забыть. На пороге бывшего кафе лежали два немца.

— Похоже, они выпили больше, чем смогли, — сказал Дингес, но я не сумел даже улыбнуться.

Мы шли по шоссе к тому месту, где стоял пограничный столб, за ним находилась уже другая страна, жил другой народ. На дорогу вышел крестьянин с ведром воды и предложил нам напиться.

Я посмотрел на него, и — хотите смейтесь, хотите нет-этот крестьянин удивительно напомнил мне Стейна Стревелса.[7]