Моя малышка

– Скажем так: просто решили сменить обстановку, – предложила я.

Тем и ограничились. Обе чувствовали, что заводить разговор на эту тему ни к чему. Ведь бежали мы от прошлой жизни, в которой приятного было мало и у меня, и у нее. Так зачем вспоминать про плохое? Сейчас нам, наоборот, нужно было от него спрятаться, чтобы никто не смог нас найти.

Поэтому, когда мы остановились в Кирни, штат Небраска, пошли в туалет. Девушка вылила мне на волосы рыжую краску для волос из бутылочки, а я потом сделала ей точно так же. Но в туалете красить волосы было неудобно, поэтому совсем в рыжеволосую красавицу с фотографии на коробочке не превратилась. Осталась блондинкой с несколькими яркими прядями.

В кабинке девушка сняла рваные джинсы и свитер.

– Вот, – говорит она, пихая одежду в мои и без того переполненные руки. – Давай поменяемся.

Передала Каллу – вернее, Руби – в ее татуированные руки. На ладонях у девушки были нарисованы крылья бабочки, на одной левое, на другой правое. Если сложить руки вместе, выходила целая бабочка. Когда спросила, как она называется, девушка ответила:

– Светлый парусник.

В кабинке вокзального туалета, все стены которой были исписаны фразами вроде «Бенни любит Джейн» или «Рита лесбиянка», сняла штаны и спортивную куртку, которые принес Мэттью. Белую майку, обрызганную кровью Джозефа, оставила. Нельзя допустить, чтобы девушка это увидела. Потом переоделась в ее вещи – джинсы, свитер, пальто с капюшоном цвета зеленых оливок и кожаные ботинки с потертыми коричневыми шнурками. Когда вышла из кабинки, одной рукой она прижимала к груди ребенка, а в другой держала булавку.

– Это зачем? – спросила я.

Между тем девушка принялась вынимать из ушей многочисленные сережки – крылья ангела, кресты, алые губы.

– Больно будет совсем чуть-чуть, – вместо ответа проговорила она и передала мне Каллу. А потом проткнула мне ухо булавкой и вставила сережку в распухшую мочку. Потом еще одну, и еще. Я вскрикивала, непроизвольно сжимая Руби слишком крепко. Из-за этого та тоже раскричалась.

Пустые тюбики из-под краски для волос мы выбросили в мусорное ведро. Потом девушка подвела мне глаза тушью. Раньше ни разу не красилась – если не считать тех случаев, когда мама шутки ради размазывала мне по щекам розовые румяна. Посмотрела на себя в мутное зеркало – волосы с рыжими прядями, серьги, сильно подведенные глаза.

Это была не я, а какая-то совсем другая девушка.

– Как тебя зовут? – спросила моя новая знакомая, сунув тушь в карман зеленого пальто, которое раньше принадлежало ей, а теперь – мне. Вдруг девушка достала ножницы и принялась меня стричь. Я не возражала. Стояла неподвижно, наблюдая в зеркале, как она работает. Откровенно говоря, получалось криво.

– Знаешь, я ведь мечтала стать парикмахером, – ни с того ни с сего призналась девушка, стряхивая отстриженные волосы на пол туалета.

Смотрела на свое отражение, и в голову приходила одна мысль – хорошо, что не стала. Стрижка получилась на редкость неровная: с одной стороны волосы были заметно длиннее, обвислая челка закрывала глаза.

– Моя мама была парикмахером, – сказала я.

Интересно, что бы про всю эту историю сказала мама? Ей стало бы за меня стыдно? Или мама поняла бы, что я просто сделала то, что должна была? В конце концов, я всего лишь исполняла данное ей обещание – заботилась о Лили.

– Меня зовут Клэр, – запоздало ответила я.

– Клэр? – переспросила девушка. Я кивнула. – А фамилия как?

Свои рыжие волосы она перекрасила в светло-русые, а потом тоже принялась стричься, энергично щелкая ножницами. Пряди так и летели на грязный пол.

– Клэр Дэллоуэй.

Девушка все выкинула в мусор – ножницы, булавку, подобранные с пола волосы. Потом открыла свою сумку, и ее содержимое тоже вытряхнула в ведро: порванный журнал, удостоверение личности, полупустой пакетик «Скиттлс», мобильник. Но потом передумала и, сунув руку в черный пакет, которым было выстелено ведро, достала конфеты. Остальное осталось лежать в мусоре.

Подойдя к двери туалета, девушка замерла, взявшись за дверную ручку. С другой стороны кто-то принялся стучать – с силой, громко, нетерпеливо.

– Секунду подождите! – рявкнула она, а потом, обращаясь ко мне, произнесла: – А я Уиллоу, – потом прибавила: – Уиллоу Грир.

Сразу стало понятно: как только она отопрет дверь и выйдет из туалета, больше я ее не увижу.

– Ну ладно, встретимся в автобусе, – соврала она.

Держа Руби на бедре, я стояла и наблюдала, как Уиллоу Грир, превратившаяся в меня, скрывается за щитовой дверью с офанеренной обшивкой и невозмутимо шагает мимо очереди потерявших терпение женщин.

Когда вышла из туалета на заправке и заняла свое место, Уиллоу Грир в автобусе не оказалось.

Хайди