Моя мать Марлен Дитрих. Том 1

Тант Валли уехала. Это ужасно. Она дала мне серебряный браслет, который мне не разрешают носить в школу. Вот удача: я подобрала несколько недокуренных сигарет с такими шелковистыми кончиками — они курили с тетей Эмини. Когда она уехала, я села у ее кровати и плакала бесконечно. Даже теперь, делая домашнее задание по математике, я вдруг расплакалась, потому что подумала, как у нас все опять стало тихо.

15 июня 1916

Фати послали на Восточный фронт. Мутти поехала в Вестфалию, чтобы попытаться с ним встретиться. Но они разминулись на пять минут — его поезд ушел. Она ужасно расстроилась. Вчера, когда Мутти еще не было, мы пошли в варьете на ревю. Чуть не умерли со смеху. Фати прислал нам настоящие фотографии. На одной он стоит рядом с офицером по имени Лакнер. Мы теперь играем в «сестер милосердия» у нас наверху. Я, конечно, приставлена сиделкой к Лакнеру, а точнее — к Хансу-Хейнцу фон Лакнеру, подполковнику 92-го пехотного полка, 23-х лет, уроженцу Брауншвейга. В черном платке я выгляжу, как настоящая сестра милосердия, и он мне очень к лицу. Кстати, я больше не схожу с ума по тант Валли. Сейчас я ни по кому не схожу с ума! Через несколько недель мы будем в Харцбурге — вот тогда, может, я и потеряю голову — от кого-нибудь.

Из нового поколения смельчаков, которые впервые в мире в 1914 году перенесли войну в небо, самой живописной личностью был, вероятно, немецкий ас, барон Манфред фон Рихтхофен. Кумир соотечественников, уважаемый даже врагами, он воплотил в себе образ поистине романтического авиатора: «белый шелковый шарф, развевающийся по ветру». В вызывающе-безрассудной манере он покрасил свой фоккеровский моноплан с тремя моторами в ярко-красный цвет, чтобы англичане немедленно замечали его. Неприятель оценил эту браваду, окрестив его Красным Бароном. Совсем мальчишки, пилоты одноместных аэропланов, этих хрупких бумажных змеев, носились над землей, убивая и погибая сами, — они-то и были самыми славными ребятами Первой в новейшей истории войны и таковыми пребудут впредь, сколько бы войн еще ни было. Единоборство, со времен старинных рыцарей, всегда было окружено ореолом галантного героизма. Только тем фактом, что молодые девушки из хороших семей не читали газет, что еще не изобрели радио и телевидение, можно объяснить отсутствие этой яркой фигуры в девичьих дневниках Лины. Знай она о нем, ей было бы от чего терять голову — как двадцать восемь лет спустя, при виде любого, кто носил на своей форме крылатую эмблему.

Именно тетушка Валли — с маской скорби на бледном лице принесла Йозефине весть о гибели Луиса. Именно она приняла в объятия пораженную этим ударом женщину, она бормотала обычные формулы утешения, надеясь пробиться сквозь лед шока, она отвела Йозефину в спальню, уложила и укрыла большой периной, потому что знала: скоро холод проберет ее до мозга костей. Потом, в притихшем доме, она села дожидаться прихода детей.

В ту ночь Лизель плакала, пока не уснула, сжимая в руке карточку отца. Лина отказалась верить услышанному. Тант Валли не имела права так ужасно лгать о таких серьезных вещах. Она сделала тетушке книксен и отправилась к себе в комнату. Лина не плакала. Дочери бравых солдат никогда не плачут.

За закрытой дверью спальни Йозефина убивалась в полном уединении. Когда она наконец вышла, вдовьи одежды окружали ее, как крылья летучей мыши. Она туго вплела в косы дочерей черные ленты, пришила черные повязки на рукава их школьной формы, вывесила черный креп на большой парадной двери шёнебергского дома. Жизнь в военной Германии пустилась в пляску смерти.

Июнь 1916