Моя мать Марлен Дитрих. Том 1

В последующие годы Лина изливала душу на страницах самых разнообразных дневников, но этот первый, получивший имя Ред (Красный), был ее любимым. Иногда она писала на берлинском сленге, уникальном в его сардоническом, хлестком уличном остроумии, даже отдаленно не напоминавшем аристократический высокий штиль, на котором изъяснялись дома. Можно было только удивляться, где она нахваталась жаргона. Хотя недостойная лексика отступала, стоило Лине удариться в романтику, но на протяжении всей ее жизни язык берлинской улицы, затаившись, ждал своего часа, чтобы показать себя. Так, в возрасте десяти с половиной лет, наметилась одна из прочных жизненных привычек младшей дочери Дитрихов.

Катастрофа с «Титаником» в апреле того же года не потрясла Лину, судя по тому, что она не почувствовала необходимости занести в дневник свои впечатления. Лишь два месяца спустя, летом, во время загородной прогулки, в ее жизни произошло нечто, наконец-то заслуживающее записи:

8 июня 1912

Дорогой Редик! Вчера было чудесно! Мы поехали на экскурсию в Саатвинкен с Х. Шульцем. Я сидела у него на коленях. Дорогой дневничок, ты даже представить себе не можешь, как это было приятно!

Тысяча поцелуев,

Твоя Лини

Одним из мест, где любила собираться берлинская молодежь, был главный каток, замечательный своими переливающимися огоньками и духовым оркестром, который играл вальсы Штрауса и модные сентиментальные мелодии: любовь, разлука, тоска и страдания, — любимую музыку Лины.

26 февраля 1913

На катке было чудесно. Я упала, и сразу целая толпа мальчиков бросилась меня поднимать. Прощаюсь с тобой на сегодня, милый Ред.

Тысяча поцелуев,

Твоя Лини

17 января 1914

На катке все время крутили песенку «Все мужчины подлецы». Это, конечно, верно, но за исключением некоторых, например, Лоша, Фати и дяди Вилли — и может быть, еще одного человека с инициалами С.Ф.? Не хочу писать его имя — вдруг кто-нибудь сюда заглянет. Мне пора кончать. Урок скрипки.

Адье, мой Ред,

Твоя Лини

19 января 1914

Сегодня на катке было просто чудесно. А Лизель спросила, неужели я снова пишу всякий вздор про мальчиков. Ишь какая — вздор! Разве, мой милый Ред? Конечно же нет! Мы-то с тобой знаем, что она пишет, правда? Лизель такая паинька.

Целую,

Твоя Лини

Несмотря на безупречное поведение Лины в школе и дома, Йозефина учуяла в своей младшей дочери внутренний бунт. Это ее встревожило, это требовало самого пристального внимания. Лизель наказали сопровождать сестренку повсюду, наблюдать за ней и немедленно сообщать о любом сбое в правилах поведения для благородных девиц, если таковые сбои будут иметь место. Лизель, привыкшей неукоснительно исполнять приказы, пришлось отложить свои любимые занятия. Она, ненавидевшая коньки — у нее ужасно болели от них слабенькие лодыжки, — каталась по льду с решимостью отчаяния. Пригнув голову, напрягая свое маленькое коренастое тельце, чтобы не потерять равновесие, она бороздила лед, стараясь не упускать из виду Лину, одерживавшую свою очередную победу. Вместо того чтобы читать любимые книжки, Лизель преодолевала, как ей казалось, целые мили из конца в конец катка, пока Лина совершала свой «променад» — так в Берлине называли вечерние выходы для встреч со знакомыми. Куда бы ни направлялась ее киска, Лизель плелась следом — верный сторожевой пес.

30 января 1914