Моя мать Марлен Дитрих. Том 2

Юл мало-помалу стал исчезать со страниц ее дневника. Как-то она сказала, что если бы смогла его возненавидеть, то сумела бы потом и перенести боль от окончательной разлуки. Человек, воспитанный в традициях железной тевтонской дисциплины, она в конце концов оказалась верна своему слову. К зиме пятьдесят восьмого года любовь-наваждение, столько лет терзавшая ее, столько лет господствовавшая над ее жизнью, перешла в такую же страстную, всепоглощающую ненависть.

Втайне от моей матери мы с Юлом остались друзьями. Я восхищалась им и по многим причинам, но, кроме того, всегда искренно питала слабость к жертвам Дитрих.

Мир

Точно так же, как когда-то фон Штернберг распознал и прославил то, что мог видеть только его глаз, глаз талантливого и проницательного человека, так теперь Берт Бакарак взялся отлить в новую форму, а затем и отшлифовать дар Дитрих покорять публику своим голосом. Берт переиначил все ее оркестровки, по-новому распределил партии между инструментами: уменьшил, к примеру, чрезмерное использование скрипок. Скрипки он оставил только там, где их напевное звучание было особенно выразительным. Он ввел американский ритм в музыку ее прежних песен, а ее самое научил петь «свинг». Он «тренировал» Дитрих, руководил ею, относясь к ней как к умелому, знающему музыканту, чей талант нуждается только в отделке, чтобы стать совершенным. И оказался в результате прав. Ее уверенность в себе росла, а вместе с ней увеличивалась способность властвовать над залом, как властвует над ним большой артист, а не просто роскошная голливудская дива, заехавшая прощебетать свои куплеты. Время от времени, находя песни, особенно близкие моей матери по ощущению жизни и любви, я обсуждала их с ней, а потом посылала ноты Берту, чтобы он записал собственную оркестровку. Но это, конечно, при условии, что Берт был согласен и одобрял мой выбор. Вокальные возможности Дитрих никто и никогда не понимал глубже Бакарака, и о лучшем аранжировщике не приходилось даже и мечтать.

К тому дню, когда с персональным эстрадным представлением Дитрих впервые отправилась в международное турне, ее образ эпохи отелей и ночных клубов претерпел серьезную метаморфозу. Теперь это была настоящая певица, оригинальная, яркая, полностью владеющая своим талантом и — под постоянным наблюдением умного музыкального наставника — своим репертуаром. От вечеров в Лас-Вегасе остались только мерцающие при свете ламп платья да экстравагантность манто из лебяжьего пуха. В шестьдесят лет моя мать наконец обрела любовника, о котором мечтала целую вечность, которого искала с далекой юности. Этот человек преклонялся перед ней, даже не помышляя о жалобах и упреках, ничего не требовал взамен, был благодарен за все, что она соглашалась ему дать, и неизменно верен, бестрепетно переносил сладкие муки любви, на которые она не могла его не обречь, все ее горести воспринимал, как свои собственные, радовал ее тем, что постоянно пребывал в восторженном состоянии, не имевшем никакого отношения к физической близости, а вызванном только его чувством. Этот новый любовник абсолютно во всем ей подчинялся; он даже никогда не опаздывал. Она, привыкшая педантично, тщательно фиксировать дни, часы, даже минуты звонков и приходов Юла, теперь так же аккуратно записывала этапы своего нового, возвышенного романа с публикой. В ее дневнике тех лет можно было, скажем, прочитать: «Занавес — 8.30».

Под покровительством и защитой таланта Берта моя мать пустилась в кругосветное путешествие. Она с триумфом выступала на концертных подмостках Южной Америки, Канады, Испании, Великобритании, Соединенных Штатов, Израиля, Франции, Португалии, Италии, Австралии, Мексики, Польши, Швеции, Германии, Голландии, России, Бельгии, Дании, Южной Африки и Японии. Имея некоторое представление о народе Израиля, я убеждала ее ни в коем случае не изымать из программы немецкие песни, поскольку именно это она намеревалась совершить. Убеждала не только спеть их, но спеть обязательно на языке подлинника. Она колебалась. «Поверь мне, это надо сделать»,— сказала я, и она сделала, и за свою честность снискала любовь и уважение.

Из Тель-Авива мать позвонила мне очень возбужденная.

— Им ужасно понравилось. Они плакали, целовали мне руки. Театр был полон. Полон, понимаешь? Я и не подозревала, что столько народу уцелело, не погибло от рук нацистов. Потрясающе!

И тотчас завела короткую любовную интрижку с одним из самых шумных и многословных израильских политиков.

В Бразилии дело тоже не ограничилось одним только признанием широких масс.

Отель «Джарагуа»

Сан-Паулу

Бразилия

Здесь осень. Красота неслыханная!