Моя мать Марлен Дитрих. Том 2

Лос-Анджелес 15, 16, 17, 18.04 — «Чендлер-павильон»

Вашингтон 22, 23, 24, 25.04 — Оперный театр Центра Кеннеди

Гонолулу 29, 30.04; 1.05 — Вайкики, отель «Шератон»

Финикс, Аризона 16, 17, 18.05 — Симфонический зал

Толедо, Огайо 21, 22, 23, 24.05 — Масонский храм

Сент-Пол, Миннесота 25, 26.05 — Концертный зал О’Шонесси

Чикаго, Иллинойс 28, 29, 30.05 — Чикагский Концертный зал

Сакраменто, Калифорния 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9.06 — «Музыкальная Арена»

Мехико 11–23.06 — «Фиеста Палас»

Данбери, Коннектикут 10–24.07

Мать звонила мне ежедневно. Ее ноги, не привыкшие к усилившемуся кровотоку, отекали и болезненно пульсировали. Она делала зарисовки своей, как она ее называла, «ноги-бочонка» и посылала их Дебейки. Она боялась, что «швы» разойдутся и дакроновый «протез» артерии разболтается. И на всякий случай носила с собой в мешочке запасной — точную копию того, который поставил Дебейки. Всякий «ремонт» — штука ненадежная; Дитрих ненавидела переделывать платья, немудрено, что она не верила ни в какие «починки» своего тела! И еще одна беда: во время последней операции ей ставили катетер, и с тех пор она не всегда могла контролировать мочеиспускание. Со всегдашней своей поразительной спартанской стойкостью она вступила в борьбу с последствиями этого недуга и придумала, как избегать появления лужиц в дневное время. Лучше всего для этой цели подходили гигиенические прокладки — их она могла скрыть под сценическим платьем. Кроме того, у них было еще одно преимущество: если бы кто-нибудь, например, горничная в гостинице, их обнаружила, она бы, естественно, решила, что у Дитрих еще не прекратились менструации, и никто бы не заподозрил, что у звезды недержание мочи. Мать ужасно страдала от этой новой напасти; присущий только пожилым людям недуг никак не сочетался с ее представлениями о красоте и элегантности. Тот факт, что чем больше она пила, тем чаще «писалась», Дитрих не желала принимать во внимание. Гораздо проще было обвинять Дебейки и носить две пары прокладок.

Проведя двенадцать лет в Европе, семья Рива наконец вернулась домой. Пол дергал меня за руку: «Смотри! Мама! Смотри! Твоя Статуя Свободы!» Да, вот она, на своем месте, настоящая и незыблемая. Нам предстояло провести первое лето в Америке. Это должно было быть прекрасно! Мы сняли домик по соседству с нашими близкими друзьями на Лонг-Айленде, рассказывали малышам, как их старшие братья проводили в этом же месте летние каникулы, ловили рыбу, собирали моллюсков, жарили на заднем дворе настоящие американские бифштексы на вертеле, наблюдали за подлинной демократией в действии — по общенациональному телевидению показывали процедуру импичмента президента.

Девятого августа президент-козерог обратился к конгрессу с прощальным посланием и покинул Белый дом, а другой козерог прилетел из Парижа в Женеву к профессору Де Ваттвиллю для ежегодного обследования. По своему обыкновению мать для храбрости изрядно выпила. Вернувшись в тот же вечер в Париж, она, уже направляясь к своей кровати, повернулась и вдруг… упала. У меня зазвонил телефон. Я узнала голос одного из многочисленных молодых людей, которым мать дозволяла обслуживать себя; они же почитали за честь служить своей Королеве.

— Мария, ваша мать упала. Дело очень серьезное. Я передаю трубку…

В критических ситуациях мать быстро трезвела.

— Дорогая, ужасно глупая вышла история. Я неудачно повернулась и упала — прямо тут, в спальне — на мягкий ковер. Но когда попыталась встать, почему-то не смогла. Сама видишь, какая глупость. Трансплантант в порядке, дакрон Дебейки в порядке — в чем же дело?

— Мэсси, слушай меня внимательно. Позвони доктору Сайдману, он еще в Париже. Тебе необходимо сделать рентген. Позвони, не откладывая, — я буду ждать. Пускай он мне перезвонит.

А сама тем временем позвонила профессору Де Ваттвиллю домой в Женеву, чтобы узнать в чем дело — ведь мать сегодня провела с ним целый день. Он сказал, что к своему глубокому удовлетворению не обнаружил никаких рецидивов рака, что она показала ему участок с пересаженной кожей, и что по его мнению операция проведена блестяще.

— Ваша мать поразительная женщина и необыкновенно везучая, но меня очень тревожит, что она пьет. Я не решался говорить с ней на эту тему, но сегодня почувствовал, что это необходимо. Ее реакция меня страшно удивила. Она заявила, что ей отвратителен вкус спиртного, что она никогда не позволяет себе ничего, кроме «традиционного» бокала шампанского. Но, должен вам сказать, она была совершенно пьяна.

Поскольку изысканный лифт был слишком мал, носилки, на которые уложили мать, снесли вниз по черной лестнице ее парижской квартиры. Санитары «скорой», выполняя ее категорическое требование — она боялась, как бы ее не подстерегли фоторепортеры, — пронесли носилки в Американский госпиталь в Париже через подземный гараж. После рентгена мать отказалась остаться в клинике и настояла, чтобы ее отправили обратно домой. У нее было сломано бедро.

Она сообщила мне все эти новости по телефону. К тому моменту она успела полностью протрезветь.