Однажды на каменистом пляже у скал начался ажиотаж. Какой-то странный корабль держал курс в нашу бухту. Темный корпус великолепной трехмачтовой шхуны разрезал спокойную морскую гладь, палубы из тикового дерева сверкали на утреннем солнце, у руля стоял прекрасный юноша. Бронзовый, стройный, даже издалека было видно, как играют мускулы груди и сильных ног. Он приветствовал восхищенных зрителей взмахом руки, сверкнул белозубой плутовской улыбкой и отдал команду бросить якорь меж белых яхт. Подними он черный «Веселый Роджер», никто бы не удивился. С первого взгляда на него приходило на ум слово «пират» и связанные с ним — «грабеж» и «мародерство».
Мать тронула Ремарка за руку.
— Бони, как он красив! Вероятно, зашел в бухту к ланчу. — Она не сводила глаз с лодки, подплывающей к берегу.
Когда незнакомец в плотно облегающих парусиновых брюках и тельняшке ступил на лестницу, ведущую к ресторану «Райская птица Рух», вдруг оказалось, что это не сексуальный юноша, а сексуальная плоскогрудая женщина. В то время среди богатых наследниц таких сорвиголов было хоть пруд пруди, но эта была прирожденная авантюристка и путешественница. Владелица шхун и яхт, заправлявшая собственными островами, звавшаяся в кругу друзей Джо, она стала для моей матери летней интерлюдией 1939 года. Только она называла Дитрих «красоткой», и это сходило ей с рук. Ее главной резиденцией был грузовой автомобиль весом в две тонны. Хоть она и носила сшитые на заказ костюмы с юбкой и мазала ногти пальцев-сосисок ярко-красным лаком, она производила впечатление грубого мужлана. Узко поставленные глаза, тело, слишком массивное для столбовидных ног с маленькими ступнями, придавали ей удивительное сходство с носорогом. Я не удивилась бы, если бы у нее вдруг зашевелились уши, и птица принялась бы выискивать насекомых у нее в шкуре.
Ремарк работал над своими пожелтевшими рукописями в затененной комнате и по вечерам напивался до бесчувствия; отец проверял счета и улучшал свой и без того ровный загар; Тами глотала подряд все таблетки, способные принести мгновенное облегчение и радость, рекомендованные сочувствующими дилетантами; я плавала, наблюдала счастливое семейство Кеннеди и помогала матери одеться для ежедневных рандеву на «пиратской» шхуне, надеясь, что она вернется вовремя и побудет с Бони после его дневного затворничества.
Мы завтракали в номере матери, когда отец, снявший трубку, сообщил, что звонят из Голливуда. Мать нахмурилась.
— В такое время? Поговори с ними, Папи. Наверное, глупости какие-нибудь.
— Джозеф Пастернак хочет говорить с тобой лично. — Отец передал трубку Дитрих.
Мать была явно раздосадована.
— Кто?
— Помнишь, он еще работал на студии «УФА», когда снимали «Голубого ангела»? Теперь он важный продюсер на «Юниверсл». Лучше поговори с ним.
Мать, бросив на отца злой взгляд, взяла трубку.
— Говорит Марлен Дитрих. Что заставило вас позвонить мне во Францию?
Помню, как удивленно взлетели брови матери и ее холодное «до свидания».
— Вот
— Папа Джо…
У нас много всяких Джо, и Дитрих звала посла Кеннеди «папа Джо», чтобы не путать его со старшим сыном семейства Кеннеди, фон Штернбергом и «пираткой».
— Папа Джо, признайся, разве не смешно — Дитрих и эта косноязычная орясина с детским личиком? К тому же он тщится показать себя «настоящим американцем».
— А сколько они тебе предлагают?
— Я даже не спросила. А ты думаешь, что это не такая уж безумная идея?
— Марлен, если ты хочешь, я переговорю с «Юниверсл». Возможно, Пастернак задумал блестящую комбинацию.
Мать обернулась к отцу.
— Папи, позвони Джо, расскажи
К семи все были опрошены. По мнению фон Штернберга Стюарт был новым Купером с лучшими актерскими данными, а роль шлюхи из танцзала в вестерне — всего-навсего перенесение «Лолы» из Берлина в Вирджиния-сити. В общем, было бы чистым безумием отвергнуть подобное предложение. Кеннеди считал предложенный гонорар достаточно высоким и советовал не отказываться от съемок. Он же рекомендовал Дитрих обратиться к Чарльзу Фельдману. Он, кстати, стал самым любимым и надежным агентом матери за всю ее профессиональную работу в кино.
Идея Дитрих сыграть роль шлюхи в вестерне больше всего пришлась по душе Пиратке. Она тут же решила снять особняк на Беверли-Хиллз, поближе к своей «красотке». Даже обещала матери подарить ей остров в Карибском море, со всеми его жителями, разумеется! Ремарк тоже одобрил предложение Пастернака.
И все же Дитрих сомневалась.