В репертуаре моей матери таких монологов было великое множество. Она исполняла их с блеском, особо подчеркивая важность каждого момента повествования. Аудитория всякий раз сурово осуждала тех, кто на деле были ее самыми настоящими жертвами, нисколько не смущаясь их отсутствием. В умении злобно клеветать на людей Дитрих достигла высокого мастерства.
По прибытии в Лондон она позвонила мне, торопясь рассказать, что Майор Бэби (такой кличкой она наградила своего нового мажордома) сдержал слово, что роскошные апартаменты Мессела похожи на театральную декорацию и слишком красивы для житья, что все выдающиеся актеры, пожелавшие представить ее публике, уже пишут свои хвалебные речи, что ноги у нее сильно распухли, особенно левая, и болят, но это, безусловно, только из-за долгого перелета.
В Лондоне она прослышала о неком юноше, талантом которого все громко восхищались, которого называли лучшим театральным критиком Англии. Прочитав несколько статей Кеннета Тайнена, Дитрих попросила познакомить ее с этим молодым «гением» (так она выразилась) и подробно описала мне их первую встречу.
— Только я вошла в огромные покои Оливера Мессела в «Дорчестере», как вдруг из-за кушетки выскакивает белый червяк — вроде тех, что водятся в полу. И этот маленький жалкий сморчок оказывается одареннейшим писателем, и его все любят и уважают. Можешь себе представить? Ну… Не могла же я прямо сразу вышвырнуть его вон; я ведь всем говорила, что жажду с ним познакомиться. Решила сначала предложить ему выпить. Просто из вежливости. А уж потом указать на дверь… Он так нервничал, так трясся; я подумала, глядя на него: какая тоска! Всего-навсего еще один влюбленный почитатель… Потом мы разговорились, и он оказался изумительным. Нет, правда. Это что-то потрясающее! Как он говорил об Оливье… Умереть и не встать! Такое счастье — найти наконец умного и знающего человека, с которым можно побеседовать.
На время лондонских гастролей они с Тайненом стали неразлучны. При появлении прежних любовников молодой человек скромно покидал сцену и возвращался вновь, когда она окончательно освобождалась. Кеннет Тайнен много писал о моей матери, — всегда прекрасно, всегда объективно, всегда по существу. Но точнее всего звучит у него одна фраза; мне она и по сей день ужасно нравится: «В ней есть секс, но нет пола». По-моему, это лучшее объяснение непостижимости актрисы по имени Марлен Дитрих.
И овальная форма помещения, и ярко-красная бархатная обивка, и претенциозные гипсовые колонны, обклеенные золотой фольгой, — все в «Кафе де Пари» идеально подходило для Дитрих. Лучшего кабаре было и не придумать. Оно очень напоминало те преувеличенно-пышные декорации, перед которыми когда-то, в эпоху старых фотоателье, любили сниматься звезды, чтобы потом раздавать фотографии обожателям. Теперь ему предстояло послужить фоном для королевы экрана, поглядеть на которую во плоти должны были придти многочисленные лондонцы. Двадцать первого июля в полночь Ноэл Коуард обвел своим знаменитым надменным взором роскошную публику, расположившуюся в зале с царственным величием, — с таким же, впрочем, с каким держатся те, кто обладает славой и деньгами, — и произнес стихи, написанные специально для этого вечера: