Моя мать смеется

Однажды я даже хотела покончить с собой, но с улыбкой на устах: главное, не забывать улыбаться, словно это жест без последствий. К счастью, последствий и вправду не было, потому что я выжила. Я до сих пор жива, несмотря ни на что, а ведь мне часто хотелось покончить с собой. Но я говорила себе, что я не могу так поступить со своей матерью. Потом, когда ее не станет.

Сегодня в дверь позвонили, еще нет девяти, я еще дремлю из-за разницы во времени, в конце концов, я только вернулась и никак не могла заснуть.

Сегодня воскресенье. Говорю себе, может быть, это С., но нет, это не может быть она. Не как тогда, когда она приезжала без предупреждения, а я этого не хотела.

Я почти раздета. Уже выпила кофе, ванна наполняется водой. Не буду отвечать. Еще раз звонят, спрашиваю, кто там, у меня не получается открыть дверь, снова спрашиваю, кто там. Женский голос отвечает, уничтожение насекомых. Говорю, всё в порядке. Думаю, завтра у меня будет нашествие тараканов. Ну и пусть.

Ну и пусть, ее всё равно нет, это мне они будут мешать, а до завтра еще нужно дожить.

Она оставила квартиру. После всего. Всё – это сотни мейлов с признаниями в любви, проектов, смеха и слез, с определенного момента преимущественно слез.

Я сказала себе, я ее больше не люблю, так будет лучше, и я начала ее бояться. Я сказала ей, что больше ее не люблю, она сказала, это невозможно. Я на нее посмотрела. Затем отвернулась. Когда мне говорили такие вещи, я верила. Она – нет.

Снова звонят в дверь. Открываю. Опять принесли подарок. Это действительно был лишний подарок. Я не стала спешить его открывать. Уже не помню, что это было.

Когда я спросила у сестры, какой подарок подарить племяннице на свадьбу, она сказала, дай денег. Я дала, думала, что много, но когда передавала сестре, поняла, что мало. Никогда не умела дарить подарки. Поэтому мне стало грустно и неуютно.

Я никогда не умела дарить подарки, и когда С. мне их дарила, я смотрела на них мельком или делала вид, что смотрела, чтобы доставить удовольствие С. Но на самом деле я их не видела.

Я вспоминала, что отец всегда дарил на свадьбы конверт с деньгами, и денег было меньше, чем у меня. Но это было так давно, и, возможно, что их было больше, кто знает.

После ее отъезда, когда я вернулась, я стала бродить по району.

Продавец сигарет спрашивал меня, где моя дочь.

Хозяйка, что случилось с С.?

Консьерж, где С. и собака?

Соседи-латиноамериканцы, а где С.?

Когда я не бродила по району, я не вставала с кровати. Принимала снотворное.

Не покупала еду, доедала то, что оставалось, макароны, рис, сначала с томатной пастой, потом без.

Нос у меня еще болел, по крайней мере, мне так казалось.

И говорила себе, так будет лучше, я ее не любила, мы причиняли друг другу боль. Но правда ли, что я ее не любила? Или что любила? Люблю ли? Я не знала. Как бы то ни было, я думала о ней. Особенно непроизвольно, когда мне попадалось что-то, что она купила, или когда я пила кофе из ее чашек.

Да, даже сегодня, спустя месяцы, вокруг меня полно вещей, которые она забыла положить в коробки. Светло-синяя футболка. Розовая футболка и кроссовки.

Ее брюки я носила, а потом быстро стирала. Не хватало только испортить ее брюки. Ей должно было их не хватать.

Вспоминаю, как однажды позвонила из Нью-Йорка в Брюссель матери, которая только что вернулась после месяцев, проведенных в Мексике, у нее был прилив жизненных сил, и она сказала, я снова ожила, ожила. Она почти кричала.

Я тоже почувствовала себя лучше, думала, что так хорошо приготовилась к ее смерти, приготовилась ничего не чувствовать, что, когда она мне это сказала, тяжесть, давившая мне на плечи, тяжесть в животе исчезли.

Я сказала себе, кого я обманываю.

На самом деле я была совершенно не готова.

Когда я вернулась в Париж, там тоже была куча вещей, оставленных С. Нужно было ей их отослать. Я написала ей на почту, что я в Париже, готовлюсь послать ей вещи, которые остались у меня. Вещей было предостаточно.

Я спрашивала себя, все ли она хотела забрать. На самом деле неважно, я упакую все.

Она написала, я хочу забрать все. Я их оставила, чтобы потихоньку переправлять в Нью-Йорк и не тратить много денег за раз. Я также оставила у тебя в комнате несколько книг по музыке. Они на подоконнике, справа, если я правильно помню. Тем лучше, сказала я себе, у меня в квартире станет свободнее. И кроме того, я больше не хочу, чтобы ни в Париже, ни в Гарлеме что-то напоминало мне о ней. Без всех этих валяющихся вещей я перестану о ней вспоминать, и мне будет хорошо.

Вот светло-синий халат, даже не знаю, чей, мой или ее. Возможно, ее.

Вряд ли мой. Значит, скорее всего, ее. Я хорошо в нем себя чувствую после ванны. Он мне идет. Нравится. Но если он ее, я ей его отдам. Отдам всё. Всё сложу. Очень аккуратно. Она почувствует, что все ее вещи были заботливо рассортированы и сложены, даже с некоторой любовью. К счастью, не с той, что раньше.

Когда отошлю ей все ее вещи, у меня не будет поводов ей писать. Всё будет кончено. А я, собственно, любила писать.