Моя Мия. На осколках первой любви (СИ)

Сейчас, стоя перед главной любовью своей жизни и, по совместительству моим лучшим другом с пелёнок, Мироном Громовым, я торжественно клянусь себе, что больше никогда не буду о них думать…Я просто пойду дальше и буду… счастлива!

«Мы будем любить друг друга вечно» — разносится чудесный голос Селин из телефона, и я, радостно вздохнув и прикрыв от торжественности момента глаза, склоняюсь, чтобы поцеловать своего будущего мужа и с дрожью в голосе сказать ему главные в жизни слова:

— Я согласна…

Эпилог. Тридцатилетний Мирон

Десять лет спустя.

— Хмм… Инесса Сергеевна, вы уверены, что для чтобы подписать разрешение на прививки, я должен был приехать в школу лично?

Иронично приподнимаю брови и принимаюсь заполнять бумаги. Время деньги, но девица напротив вообще не отупляет.

— Конечно, Мирон Андреевич.

Конечно, блядь.

Моя дочь во втором классе и подобная необходимость появилась только с выходом на пенсию первого учителя.

— Вы такой молодой отец, — восхищённо проговаривает учительница лет двадцати. — Сколько вам? Двадцать пять?

— Тридцать.

— Ох. Выглядите гораздо моложе…

Ага.

Усмехаюсь про себя.

Я пью кровь одной уже не юной девственницы десять лет. Вернее, с удовольствием выпиваю её оргазмы. Каждую ночь преимущественно.

— Так, это я подписал. Давайте сразу на берегу — если надо будет поставить подпись в дневнике или лично привезти сто пятьдесят рублей на туалетную бумагу — вы звоните моей жене или, в крайнем случае если она не берёт трубку…

А она никогда, блядь, её не берёт… Это факт!

— Тогда что? — округляет глаза девчонка.

— Тогда звоните моему секретарю. Номер есть на визитке, которую я вам давал в сентябре. Личный телефон на обороте — для экстренных случаев, — нахмуриваюсь. — Скажите, Инесса Сергеевна, является ли профилактическая прививка экстренным случаем? Может быть, скорая помощь выезжает, чтобы наградить вакциной второклассницу?

— Нет, — мотает она головой беспомощно.

— Отлично. С этим закончили, надеюсь.

Поднимаюсь из-за парты, застёгиваю пуговицу на пиджаке и прихватываю пальто.

— До свидания, Мирон Андреевич, — пропевает Инесса Сергеевна и я раздражённо закатываю глаза.

После школы заезжаю на объект и пытаюсь утрясти текущие вопросы с бригадой отделочников. Прораб тупит страшно, но за годы работы нашей с Иваном Соболевым строительной фирмы, я перевидал таких умельцев сотни, поэтому терпеливо вдалбливаю, что проект помещения под салон красоты останется прежним, а ему придётся потрудиться.

Затем еду в офис, где мы с партнёром обсуждаем бюджет на следующий год.

Только в юности кажется, что взрослая жизнь — это возможность бухать и трахаться сколько хочешь. Когда достигаешь тридцати, понимаешь, что ни-хе-ра всё не так и «бухать и трахаться» надо тоже подстраивать под рабочий график. А это уже не так весело, ей-богу!

Вечером наконец-то попадаю домой. Мой островок спокойствия и адекватности в этом бренном мире. Место, где я всегда счастлив. Даже когда мои ногти красят розовым смывающимся лаком.

— Папа, — бежит ко мне Тая, пока я снимаю пальто и пиджак.

Нетерпеливо ждёт и запрыгивает на протянутые к ней руки, целует щеку.

— Колючий, пап, — хихикает.

— Ага.

Потом дочь замирает и смотрит на меня внимательно.

Блядь. Один в один Карамелина. Чудо природы.

— Что сказала Инесса Сергеевна, папочка?

В дверном проёме замечаю свою любимую. Мия прислоняется плечом к косяку, складывает руки на груди, соблазнительно выгибается.

— Да-да, что сказала Инесса Сергеевна. Громов? Нам очень интересно.

Закатываю глаза.

— В следующий раз пойдёшь к ней сама, — не выпуская из рук дочь, снимаю обувь и иду в ванную комнату.

Мой прокурор с обвинением следует за мной.

— Если я пойду к ней сама, то наша дочь останется без аттестата о начальном школьном образовании.

— Почему, мам? — округляет глаза Тая.

— Потому что твоя мама — опасная женщина, — отвечаю, усаживая ребёнка на тумбу и переключая кран.

— А Инесса Сергеевна неопасная?

— Нет, милая. Она… обычная.

Подмигиваю жене в зеркало. Мою руки и расстёгиваю пуговицы на рубашке.

— Пап, — спрашивает наша восьмилетняя дочь. — Ну, правда. На меня не жаловались? Я ведь лучшая?

Перевожу взгляд на тёмные глазки в обрамлении пушистых чёрных ресниц и милое детское личико, застывшее в ожидании похвалы.

— Ты наша любимая, Тая, — отвечаю, отправляя рубашку в стирку. — И поэтому для нас с мамой всегда лучшая. Что бы ни случилось, помни об этом. Мнение всех остальных для меня неважно, никто мне не может рассказать о тебе больше, чем я сам знаю.

Детское личико озаряется счастливой улыбкой.

— Я тогда пойду в комнату мультики смотреть, пап.

— Беги, мелочь, — снимаю дочь с тумбы и перебираю пальцами кудряшки.

Наконец-то переключаю внимание на жену. Окидываю взглядом стройные ноги, целомудренно прикрытые облегающим платьем. Поднимаюсь до округлой груди — моя любимая часть её тела, если не считать интеллекта.

— Откуда эта херня в ней? — киваю в сторону двери, за которой только что скрылась наша сомневающаяся в себе дочь.