Моя мишень

— Люблю я тебя, Ёжик, что непонятного? В душе ты у меня давно, с самого детства. Сначала по-дружески, искренне, без какой-либо подоплеки. Всегда ведь на моей стороне была, пыталась защищать, малявка, — ей становится смешно, мне нравится, когда она улыбается, а потом она почему-то начинает всхлипывает и утыкается лбом в мою грудь. Мне отчего-то тоже больно, какой-то момент жгучий, словно кожу содрали, поскорее бы заклеить нервные окончания каким-нибудь пластырем. Совершенно не комфортное состояние, я редко пью, надо вообще завязывать. — Я знал, что не сдашь ни за что на свете, даже если обидишься на что-то или поссоримся. А теперь уже все по-настоящему. Намного глубже и серьезнее. Все, что тебя касается, — воспринимается либо приятно, либо болезненно.

— У меня всегда так было. Слепая глупая любовь.

— Наверное.

Она привстает на цыпочки, я наклоняюсь, и Рита шепчет мне на ухо:

— Ты подрался. Из-за меня, да? — как будто секрет, чтобы никто не услышал и, не дай Бог, не узнал. Будто я вновь кадет, которых за такое наказывают.

— С какой стати? — усмехаюсь. — Больно надо, — отстраняю ее. — Я хочу помыться, потом договорим.

Направляюсь в ванную, она не отстает, упертая девка. И пока я трезвею под напором прохладной воды, стоит, подперев спиной дверь, пялится.

— Я же не дура, — ставит меня перед фактом. Слышно, к сожалению, прекрасно. — Они извинялись передо мной. Нашли мои фотографии и решили тебя уколоть? Я так этого боялась! И ты заступился. Как и в тот раз, в школе, да?

— Я ничего не слышу, — делаю напор посильнее. — Сейчас закончу и поговорим. Либо снимай трусы и присоединяйся, либо дуй в спальню.

— Все ты помнишь. Сколько тебе было тогда? Семнадцать? Тебя чуть не отчислили из выпускного класса! Они же сильно младше, несолидно. Меня еще дядя Глеб допрашивал лично: дескать, в курсе ли я о случившемся. Вы с друзьями проучили моих одноклассников. Это было ужасно приятно! — торжествует. — Я ему ни слова не сказала.

— Опять двадцать пять. Я даже учился в другой школе. С чего мне вообще знать, что у вас там творилось?

— Это был ты! Потому что не бывает таких совпадений. Они потом заткнулись раз и навсегда. Несколько ребят в шутку выключили свет в женской раздевалке перед физрой и забежали с фонариками, вроде бы ничего такого, мы все прикрылись, завизжали, прогнали их. Но… потом понеслось: «у Ожешко, оказывается, фигура как у нормальной, сиськи и задница на месте, только пакет бы на голову!» Если меня до этого игнорировали, то потом завалили вниманием! Ноги, грудь, одежду — обсуждали ежедневно. И ржали! Учиться стало невозможно, к доске выхожу, а они свистят и улюлюкают! Пиджак сниму, потому что жарко, так вглядываются в блузку, пытаясь рассмотреть белье!

— Зачем ты это помнишь?

— Наверное потому, что тогда я разочаровалась в отце. Мне было-то сколько? Я умирала от стыда! Не выдержала, нажаловалась директору, дошло до родителей, и знаешь, что папа сказал мне? Что нужно было обратить все в шутку! Не обострять! Надо радоваться вниманию и развивать самоиронию! Ага, самой себе пакет на голову надеть и посмеяться хором, вот тогда меня полюбят, вот тогда меня примут в коллектив! Он извинился за меня перед родителями тех пацанов, потому что его дочь — ябеда. А я хотела другого. Чтобы он заткнул им рты.

— Рита, это был не я.

— И сегодня тоже не ты.

Сегодня была драка, а тогда — просто избиение. Ничего мы им не сломали, не смертельно, но обделались пацаны знатно. Причем во всех смыслах. Мне хотелось крови, в паспорте было почти восемнадцать, и просто разрывало от постоянных, ежедневных вспышек гнева, гормональная буря внутри требовала выхода. А тут повод: Катька напела, что Ожешко скорее всего будет в другую школу переводиться, раздула конфликт из-за ерунды. Ее теперь не любят еще больше.

Я отдергиваю шторку, выбираюсь из ванны как есть — мокрый, не думая о полотенце и луже под ногами, и целую Риту. Что там на ней надето? Да пофиг, с силой прижимаю к груди, она ойкает, но не спешит отстраняться. Приучил уже к себе, при моем приближении сама загорается, льнет, руками по спине водит, царапает ноготками, как я люблю. Моя хорошая, уже раскрепощенная, доверяющая. Глаза закрывает, послушно отдаваясь, когда не то целую, не то трахаю ее рот глубоким поцелуем. Четвертую, если кто-то обидит. Опыт у меня имеется, бывало, получал неофициальные приказы — «наказать» перед смертью, было за что, винтовка не подвела ни разу.