Какое-то время Роман просто сидел неподвижно, оглушенный. Сердце каменно бухало в груди так, что болели ребра. И воздух сделался густым и вязким, трудно вдохнуть, еще труднее выдохнуть.
Голову же разрывало от шквала мыслей: она его любила… она хотела с ним сбежать… но как… почему? Неужели они разминулись? Значит, Оля приходила сюда, к нему и, наверное, обронила случайно это письмо… Но почему ни о чем не сказала ему мать? Ни разу даже не заикнулась… А ведь это так важно… это единственное, что важно… Ведь все сложилось бы по-другому… он бы не оставил ее здесь, вернулся бы, забрал… он ведь еле пережил тогда… а она, выходит, ждала его… Столько лет зря… А малыш? Ее сын — это же, значит, его сын. Господи, у него есть сын! У них с Олей есть сын!..
Роман сложил письмо и сунул в карман. Прошел на кухню, выпил стакан воды, обратив внимание, что руки так и ходят ходуном. За окном уже давно сгустился вечер. Для незваных визитов, конечно, поздно, но до завтра он ждать не мог. Какой там завтра? Он ни минуты больше ждать не мог. Хорошо хоть, он заранее узнал ее адрес.
А еще хорошо, что за восемь лет он не забыл Кремнегорск, его проулки и улицы. Да и то нашел с трудом нужный адрес. Старый маленький домишко почти на самой окраине. Замороженное оконце приветливо светилось желтым.
Значит, дома, с облегчением подумал Роман и отворил калитку. Поднялся по расчищенным от снега ступенькам. В запале он совсем не ощущал мороза, но за полтора часа, что бежал сюда, пальцы тем не менее окоченели так, что скрючились и онемели. Даже не получилось толком постучать, и он пнул дверь ногой.
Сначала было тихо, потом он услышал, как кто-то вышел на веранду, а уж затем щелкнул замок, и дверь приоткрылась.
— Рома, — удивленно выдохнула Оля, кутаясь в теплый платок. — Ты… ты как здесь?
Пожирая ее горящим взглядом, он произнес:
— Я к тебе.
43
— Ко мне? — переспросила Оля, словно не понимая, а, точнее, не веря в происходящее. Потом резко спохватилась: — Проходи, Рома. Осторожно, здесь темно и высокий порог.
Порог высокий, а притолока, наоборот, низкая. Роману с его ростом в метр восемьдесят пришлось пригнуть голову, чтобы не расшибить лоб.
— Можешь не разуваться, — тихо сказала Оля.
Она явно его стеснялась. Это ощущалось прямо физически. И Роман никак не мог поймать ее убегающий смущенный взгляд. А так хотелось нырнуть в эту зелень, увидеть в них то, чего так ждал, по чему так истосковался. Но ботинки он, конечно же, снял и, придвигая их к стене, обратил внимание на детские сапожки. Крохотные совсем. И сердце защемило.
— А где…?
Черт, он даже не знает, как зовут его сына! Но Оля и так поняла все без слов.
— Рома уже спит.
— Рома? Его зовут Рома?
Оля быстро, неловко кивнула и, краснея, отвернулась в сторону.
А Роман замер на месте, пожирая ее горячечным взглядом. Он считал ее предательницей! Уехал. Забыл. Ну почти забыл. А она назвала их сына его именем…
И его буквально захлестнуло. В груди зажгло невыносимо, задрожало, словно по нервным окончаниям пропустили ток.
Он хотел что-то сказать, но спазмом перехватило дыхание, и с губ слетел лишь невнятный звук.
Он видел, что Оля место себе найти не может, и молчание еще сильнее обостряло напряжение между ними, но все слова просто встали комом.
Оля нашлась первой. Воскликнула негромко: