— Значит, я сделаю это силой. — Как-то слишком безразлично ответил пирсингованный, будто это была констатация факта, по типу: небо — голубое, трава — зеленая, вода — мокрая.
— Я не хочу. — Рыжий вернулся к столу, и, открыв внутренний ящик, выставил на стол шесть практически одинаковых ампул, они различались по цвету, и думаю по действенности на организм тоже. Седьмая, уже знакомая мне по цвету находилась в моей руке.
Это что своего рода выбор? Выпить одну, действие которой я смутно знаю, по россказням красноглазого, или в меня вольют шесть различных «коктейлей» о действиях которых, я даже не догадываюсь? Посмотрим… Я поднялся со своего места, мышцы неприятно заныли, захотелось размять их, но нельзя выказывать свою слабость, во всяком случае, не сейчас. Зажав горловину ампулы, я резко нажал на тонкий стеклянный кончик, отчего мелкие осколки моментально порезали подушечки пальцев, но я продолжал смотреть в глаза Пэйна, даже не поморщившись от боли. Одним глотком влив в себя обжигающее средство, я почувствовал, как по горлу и стенкам желудка потекло знакомое едкое вещество. Тело рефлекторно передернуло, и я даже несколько раз мотнул головой, словно отгоняя назойливую муху.
— Что ж, ты умеешь правильно оценить обстановку и выбрать выход с наименьшими потерями, это похвально. — Он смотрел на меня, практически не моргая, видимо ожидая ответной реакции, но её так и не последовало. Это что, проверка моих умственных способностей?
Рыжий, казалось, потерял ко мне всякий интерес, он опустился за свой стол, и стал что-то писать и перечитывать. Я не понимал, чего он хочет, чего добивается, его поведение абсолютно не последовательно. Препарат медленно начинал действовать, набирая обороты, я понимал, что в скором времени просто осяду на пол, поэтому опережая время и действия, я предпочел самостоятельно умаститься на диване. Голова тяжелела с каждой минутой, появилась невыносимая жажда, а сердце в груди просто сошло с ума, норовя пробить грудную клетку и оказаться снаружи. Мне стало невыносимо душно, и мозг отказывался работать, но я старался держать себя в сознании. Ногти впились в ладони, даря секундную боль, и короткий момент отвлечь от мозга, который буквально скандировал: «СЕКС!», однако, этот метод моментально утратил действенность. Я поймал себя на том, что дышу через приоткрытый рот, в надежде утихомирить сердцебиение, будто я пробежал марафон. Тело само откинулось на спинку дивана, а голова запрокинулась, мой ошалелый взгляд пытался найти на потолке что-то, что удерживало бы меня от провала в бессознательность.
В джинсах стало тесно, одежда как иголки впивалась в кожу, хотелось не просто снять, а изорвать её на множество лоскутов, как бешеный пес. Здоровой глаз невыносимо жгло, поэтому он не прекращал слезиться, внезапно даже свет стал невыносимо ярок, и мне пришлось прикрыть лицо рукой. Губы пересыхали, и уже простое облизывание их языком не спасало, я практически изнывал от желания, которое переполняло меня. Это было не удовольствие, далеко не оно, происходящее со мной, было омерзительно! Низ живота уже сводило судорогой, поэтому левая рука сама сползла к жесткой ткани джинсов, чтобы сжать возбужденный член. Колени моментально свелись, ещё больше сжимая мою руку. От этого действия я невольно закусил губу, с силой продолжая тереть паховую область. Унизительно. Как же это унизительно и стыдно! Я гортанно простонал и повторил свой движение.
— Театр одного актера? — Голос рыжего стал таким низким и притягивающим, что я невольно сглотнул. Почему до этого я не слышал эти бархатистые нотки? Шум отодвигающегося кресла и тихие шаги, доносились сквозь вату, которой на самом деле не было в моих ушах.
Властные прикосновения развели мои колени, на что я, лишь, недовольно простонал, ведь теперь мне не хватало такой приятной тесноты. Мужская фигура стояла между моих ног, и дам руку на отсечение, что картину которую он наблюдал, ему нравилась. Такие грубые прикосновения, но им невозможно было сопротивляться, потому что они были мне нужны. Он перехватил мою левую руку за запястье и потянув вверх, заставил выпрямиться и сесть ровно. Прикосновение к лицу ледяных пальцев доводит до исступления, и я, как лишенный рассудка сам терся о приятную прохладу.
— Посмотри на меня. — Это приказ или просьба? Всё слишком смешалось, всё так сложно. Мой взгляд упирается в его темные, расширенные до предела зрачки. — Ты слишком хорош. — Для чего? Или для кого?