МОЯ. Не отдам!

— Эй! Зачем ты это сделал? Я же извиниться хотела! Я… Прости! Слышишь? Уходить не смей! Извини. Извини, и давай я уеду! — ору. — Ты же секс получил? Секс с девственницей дорого стоит! — ляпаю все, приходит на ум. — Я … считай, ничего не должна. Выпусти меня, и я уеду!

— Я же сказал, ты останешься.

Глава 16

Ника

Не верила я, что он меня в этой кладовке запер. Но… он меня запер.

Помещение без окна. Дверь закрывается, и становится темно.

Темно и тихо.

В панике бросаюсь к двери, колочу по ней изо всех сил, ору, матерюсь, проклинаю!

Забыв, что прощения попросить хотела. Нет, никакого прощения!

Даже пытаюсь выбить дверь плечом, но отбила себе кожу до онемения и пульсирующей боли.

Потом, вспотевшая, уставшая, заплаканная, начиная шариться по стене и о, чудо… Справа, на уровне руки взрослого человека, находится… выключатель.

— Боже, я дура. Какая я дура! — шепчу.

Кладовка освещается. Помещение маленькое. стоит старый шкаф, стул, кое-какие тряпки и больше ничего.

И здесь мне предстоит находиться?!

Да он просто изверг!

От сидения на стуле скоро начинает болеть попа, едва ли не отваливается. Пробую лежать на полу, расстелив скрученное одеяло. Намного лучше.

Но все равно — тишина давит и глушит.

До появления Дана одиночество меня не страшило и не пугало. Я знала, что так надо, это мой выбор и сносила его достойно. У меня в доме играла музыка, я занималась, много гуляла… Не сидела без дела.

Так почему же сейчас так сложно?

Принуждение.

Однозначно.

Именно в нем все дело!

Но и знание, что в доме находится еще один живой человек, и я, если честно, истосковавшись по общению, сама же мужчину на это общение провоцировала…

Нехорошо получается.

Нет, я больше не хочу и не буду с ним общаться.

Извиняться тоже не стану.

Не знаю, сколько прошло времени.

Но мнение насчет извинений я все-таки поменяла. Я задела его внешность, это паршиво. Притом, что я не считаю его отвратительным. Пугающим, да, но не отталкивающим. Притягательным по-особенному.

Ох, и ушки начинают полыхать от мыслей о том, как именно он притягивает.

И про изнасилование я тоже сказала зря.

Сама виновата, надо было контролировать желание и… вообще не поддаваться на его уловки, но как… Он лез ко мне так настойчиво, так уверенно, так… сладко и приятно.

Нет, все-таки я извинюсь.

Коротко и по делу.

Принимать извинения или нет — его личное дело. Но моя совесть будет чиста.

Однако все эти положительные умозаключения не имеют никакой ценности, если я заперта…

Заперта, хочу пить, хочу писать.

Мое желание достигает критической отметки. Я даже подумываю, как бы докричаться, и есть ли смысл? Может быть, смысла нет, но ведро в кладовке точно есть. Не буду же я на ведро ходить?!

А если он маньяк?

Внутри холодеет от этой мысли.

Я даже не сразу слышу, как замок отпирается. На пороге фигура Дана, и я застываю.

Теперь точно я его боюсь.

Он может быть маньяком. Только маньяк купит себе дом в такой глуши и обустроит его настолько идеально.

Плюс я так и не смогла попасть на цокольный этаж. Мошенник-риэлтор наплел, что там помещение не отремонтированное, хозяин запер. Но вдруг причина кроется в другом?

Противный ком страха дрожит в горле.

— В туалет, — произносит Дан.

Я вздрагиваю, но все-таки поднимаюсь.

Он продолжает стоять в дверях, мне приходится протискиваться, задев его тело своим. Чувствую, как он на меня смотрит сзади.

Оборачиваюсь — взгляд не отдергивает.

Тяжелый, равнодушный взгляд, наполненный мыслями. Одному ему известно, какими.

— Дверь до конца не закрывай, — всовывает деревянный брусок между дверью и косяком. — У тебя три минуты.

Я забыла, что хотела извиниться. Так нервничаю, что даже пописать не сразу удалось.

Молча умываюсь, разглядывая свое лицо.

Взгляд беспокойный, нервный. Нужно успокоиться…

— Время! — бьет, словно хлыст, голос Дана.

С губ срывается нехорошее слово.

Но испытывать терпение здоровяка не решусь, хватает и того, что меня в кладовке держат.

Выхожу, замерев. Дан тянет ко мне руку, я в панике вжимаюсь спиной в стену, желая раствориться.

Он немного хмурится, увидев мою реакцию, но всего лишь рассматривает ожог.

— Не сдирай пузыри. Возвращайся на место.

Место.

Блин.

Как к собаке…

Такой обиды я еще никогда прежде не испытывала.

Ни-ког-да… а обижалась и обижали меня не мало.

Но ни разу вот так… как к псине…

Снова оказываюсь заперта.

Время тянется…

Дверь открывается.

— Обед.

На подносе покоится миска, в ней творог со сметаной, пучок зелени и горстка соли. Большой стакан с водой. Я испытываю ужасный приступ истеричного смеха: вполне вероятно, что этот чурбан смел с пола тот творог и просто навалил мне его в тарелку.

— Я не голодна, — хватаюсь за воду.

Дан и бровью не повел, тут же захлопывает дверь и уходит.

Немного позднее понимаю, что творог явно был не тем, что сметен с пола. Свежий у него более зернистые крупинки. Точно помню, когда покупала творог, брала два разных.

Черт…

А есть-то хочется!

Но теперь уже поздно…

Потом через некоторое время повторяется: Дан приходит, отпирает дверь.

— Туалет. У тебя три минуты.

Потом строгий окрик:

— Время.

Снова в кладовке…

Уже выть хочется и лезть на потолок.

— Ужин.