МОЯ. Не отдам!

— Папе нужен хороший памятник. Это безобразие нужно убрать.

— Слишком много хочешь. У нас был уговор «увидеть могилку отца», а не благоустраивать ее за мой счет.

— Неужели в казне не завалялось несколько лишних миллионов?

— Тебе железки зубы не жмут?

— Жмут. Снимать скоро.

— Поехали. Вернешь то, что отец украл, останешься жить в его старом доме. Может быть, и на памятник папаше у меня насосешь.

***

В большой ячейке лежит металлический кейс средних размеров, закрыт пластиковым жгутом и опломбирован. Я забираю его и выхожу из банка, меня сразу же любезно сажают в машину Калмыка, на заднее сиденье.

Он аж трясется от нетерпения. Трясется и потеет.

— Открой! — требует у Ивана.

Тот перекусывает плоскогубцами пластиковый жгут и отдает Калмыку. Мне и самой любопытно, я помню, как мы снимали эту ячейку, но я не видела содержимого. Калмык откидывает крышку и начинает копаться в содержимом.

— Что за хуйня?!

В большом кулаке зажат мешочек с зубами. Детские молочные зубки.

— Это улов моей зубной феи, — заглядываю внутрь. — О боже..

— Что?!

— Монополия. Не могу поверить, что папа ее сохранил, а это настоящий зуб динозавра…

— Что за лохотрон?

Калмые переворачивает вверх дном кейс, ищет что-то.

— Не могу поверить. В банке не хранят хлам! Тут даже камней нет!

— Осторожнее, это винтажная монополия.

— Срать я хотел. Где флешка?

— Какая флешка?!

— Дуру не включай! — орет Калмык. — Мой программист сказал, что твой папаня скопировал содержимое своего компьютера, по всем моим сделкам. Скопировал на носитель. Все есть… Кроме той гребаной флешки.

О черт… Папа скопировал компромат на Калмыка?! Поэтому он так бесится.

— Как вы сами видите, в ячейке было только это. Вы сказали, вам нужно. Если вам не нужны мои молочные зубы и винтажная монополия, можно я все это заберу?

Внезапно Калмык сгребает меня за воротник и подтаскивает к себе, заносит кулак, как для удара. Я автоматически прикрываю лицо руками.

Мужчина застывает и цепляется за мое запястье.

— Часы! Давно ты их носишь? Всегда при тебе? Немаленькие… — ухмыляется. — Кажется, я нашел. Живо, — рявкает на водителя.

— Иван отошел курить.

— Пусть Иван бежит за машиной, и не дай боже, приедет позже, чем мы.

Господи, какой мерзкий!

Водитель заводит машину, Калмык, пыхтя, как боров, снимает часы с моего запястья и едва ли не заливает их слюнями.

Иван успевает забраться в машину в последний момент, собрав трехэтажные маты от босса.

Мне кажется, его искренне… ненавидят все подчиненные.

***

Меня не оставляют посмотреть, как специалист по ремонту техники открывает заднюю крышку корпуса часов. Отправили восвояси.

Но через минут пятнадцать за мной пришли.

— К боссу, — бросает Иван.

Его мрачное лицо не предвещает ничего хорошего.

Калмыченко в кабинете моего отца. Когда этот ужасный человек потребовал меня, а отец согласился, я его возненавидела и даже начала презирать за слабость, за то, что не мог ни защитить, ни оградить от подонка. Но сейчас эти чувства угасли, остались другие: неприязнь к Калмыку и понимание, что он и в подметки отцу не годился.

— Сюда иди, — манит меня пальцем и разворачивает моноблок в мою сторону.

Между его пальцев зажата крошечная флешка.

— Была спрятана под задней стенкой твоего браслета с часами, — всовывает в переходник, кликает по иконке.

Калмык толкает меня в спину.

— Что там?

— Всего один файл «read me».

— Так прочти.

Я кликаю по текстовому файлу, там заглавными буквами напечатано:

«ВСЕ ТВОЕ — У МЕНЯ. ВЕРНИ ДЕВЧОНКУ, ОТДАМ»

И ниже — номер телефона.

— Это что такое? — шипит Калмык, толкая меня носом в монитор. — Это что, блять? Это кто… Нахер?

Глава 34

Ника

— Я не знаю. Не знаю… Что за глупая… шутка?

Ровно через секунду после сказанного до меня доходит, кто мог такое провернуть.

Разумеется… Только он. Дан. Данис… Он отбирал у меня браслет с часами, когда запер в кладовке.

И потом тоже отобрал, вернул в отель вместе с вещами, когда мы поругались!

У него было время разобрать часы и подменить флешку. Голова просто пухнет!

Калмык рывком разворачивает меня к себе.

— Судя по выражению на твоем личике, ты все прекрасно поняла, да? Кто это? — рявкает. — Ты с кем снюхалась, шкура? Отвечай!

— Я не знаю. Ничего о нем не знаю, кроме имени.

— Врешь!

— Не вру. Он себе на уме. Закрытый человек. Я и не подозревала, что у меня в часах что-то было…

Калмык опускает руки и падает в кресло. Плюхается со звуком, как будто корова лепешку наложила. Я одергиваю одежду и поправляю пушистые волосы.

Боров испортил мне прическу.

Ему страшно.

Дико страшно и нервно, что компромат оказался в руках чужака, в то время, когда Калмык занял место у отличной, по всему, кормушки и собирается пойти еще дальше, еще выше…

Папа говорил, что деньги — это лишь средство. То, что они дают, намного слаще. А есть музыка еще более сладкая для ушей, чем богатство. Это власть, амбиции, успех.

Калмыченко присосался к этому источнику и ему понравилось. Даже о том, что он город края поднимает с колен, говорит с гордостью. Может быть, даже искренне гордится, кто его знает…