Моя невинная девочка

– Да сам не пойму. Меня так ведет от нее, не могу нормально думать, если она на расстоянии вытянутой руки. Как будто мозг отключается, и тело работает на голых инстинктах.

– Схватить. Защитить. Спрятать, – проясняет Рома, и я согласно киваю. Он знает, о чем говорит. У него с Ленкой примерно то же самое. – Ну ты хоть можешь схватить.

– Да схватил уже, – невесело произношу я.

– Давай хоть футбол посмотрим. Или бокс, – предлагает Рома. – Тошно уже.

Остаток вечера мы смотрим матч высшей лиги по американскому футболу, обсуждая происходящее на экране. Ближе к десяти я оставляю Романа и отъезжаю от его дома. В мыслях о Софье сам не замечаю, как останавливаюсь у ее общежития. Глушу мотор и, вздохнув, смотрю на свет в многочисленных окнах. Так сильно хочу увидеть ее, что дыхание спирает. За два дня видел не больше десяти минут, у меня просто голодуха какая—то наступила. Выхожу из машины и направляюсь ко входу. Вот они – те самые инстинкты, которые глушат здравый рассудок. На входе та же тетка, которую я видел в прошлый раз. Быстро перебираю в голове имена, выуживая нужное.

– Добрый вечер, Мария Ивановна. Помните меня?

– Добрый, – отвечает она, снова смеряя меня взглядом. – Помню, конечно. Я тут тридцать лет работаю, и до сих пор помню первых жильцов общежития. К Сонечке?

– К ней.

– А она ждет?

– Она всегда меня ждет.

– Ох, не должна я пускать.

– Мне можете доверять. Я – адвокат.

– Ой, правда? А—ну, скажите мне: дочка с мужем развелась, а этот поганец ее из квартиры выгнал, хоть покупали ее в браке. Он же не прав?

– Неправ. Если покупали вместе, это совместно нажитое имущество, квартира должна делиться.

– Ага, и я ей о том же говорю. Так и кредит еще не общий, а на нее записанный. Выходит, что живет он, а кредит платит она.

– Несправедливо, – коротко замечаю я, бросая взгляды на коридор за турникетом. Так хочу попасть туда, аж пятки горят.

– Еще как, – не унимается женщина. – Так и что ей делать?

– Подавать в суд, делить имущество, разделять кредит на двоих. А еще лучше разделить имущество и продать квартиру. Погасить кредит, остаток поделить пополам. Но это если она с мужем бывшим договорится.

– Ой, там такая сволочь, с ним ни о чем договориться нельзя.

– Нужно подобрать правильные аргументы. – Ноги сами несут меня к турникету.

– Так, может, телефончик дадите?

Я мечу взглядом в женщину и быстро прикидываю свою выгоду от союза с ней. Она определенно есть, и немалая. Достаю визитку, кладу на стойку.

– Пусть позвонит мне в понедельник после десяти.

– Ой, конечно. Спасибо! Как вас? – она опускает взгляд на карточку в руке и поправляет очки. Вчитывается. – Ага, Макар Ильич. Ну лады, она позвонит. А вы проходите, чего стоять? Сонечка уже дома давно.

– Спасибо, – отвечаю я и наконец преодолеваю барьер.

Пока иду к Сониной комнате, раздумываю над тем, что эта Марьиванна напоминает мне свадебную кумушку, которая стоит на дверях в покои невесты и требует выкуп. Чувствую себя неуютно от этой мысли, ослабляю душащий галстук. Вечером в коридорах намного тише и спокойнее, почти из каждой комнаты доносится звук работающего телевизора и негромкие разговоры, где—то слышен плач ребенка. Мне жаль людей, которые не имеют личной жизни, потому что каждый может подойти под их дверь и услышать, что происходит в их комнате. Отвратительно, наверное. А с детьми в одной комнате? Про секс можно забыть минимум на восемнадцать лет, пока птенцы не выпорхнут из гнезда. Ужас просто.

За дверью комнаты Сони слышу какую—то возню, потом ее слегка истеричное «Прекрати. Не надо!», дальше мужской голос, и у меня перед глазами встает красная пелена. Толкаю дверь, даже не задумываясь о том, что Софья может добровольно впустить к себе мужчину. Какого нахер мужчину, если есть я?! Краем глаза замечаю, как испуганная Соня жмется к шкафу, сжав до побеления костяшек пальцев полы халата, а над ней нависает урод, до которого, видимо, так и не долетели мои слова. Я не думаю дважды, подлетаю к говнюку и заряжаю ему двойку в челюсть, от чего он налетает на хлипкий стул и валится на него, ломая мебель. Я нависаю сверху, но урод оказывается на удивление сильным, перехватывает меня и, завалив на пол, отвечает взаимностью. Чувствую, как от боли сводит челюсть и лопается кожа на губе. Мы катаемся по полу, молотя друг друга, куда попадем, покрываем матами, кричим. На эту возню сбегается народ, и через несколько минут нас растаскивают в разные стороны комнаты.

– Вызовите полицию! Он напал на меня! – выкрикивает этот мудак.

Я усмехаюсь, вытирая кровь с губы тыльной стороной ладони.

– То есть, даже достойно проигрывать мы не умеем, – цежу сквозь зубы. – Ну и дерьмо же ты.

– Да я тебя!.. – он рвется вперед, но как—то вяло, больше играет на публику. А меня уже слегка отпустило, так что я даже не дергаюсь.