Моя Оборона! Лихие 90-е

«Потому что без нас Михалыч тебя во все дыры поимеет», — подумал Сизый.

Сизый больше обнадеживал себя. Он и его подручные были далеко не единственными людьми Кулыма. Несмотря на это, Гоша чувствовал себя невероятно важным. Ведь кого еще мог подпустить Кулым к своей внучке, как не Гошу?

— Может лучше набрать пацанов с качалки и хватит? Они порасторопней тебя оказались.

— Мне нужно было немного больше времени, — не сдавался Сизый.

— Времени до чего? Пока Маринку не придушили где-нибудь на чужой хате? Михалыч со своими старостаничными — отморозки. Отморозки точно такие, каким когда-то были Мясуховские. Те, хоть, щас подуспокоились, а этот на себя одеяло тянет, м#дак, мля. Если б не те парни, что Маринку привезли, пришлось бы мне прогнуться. Понимаешь? Прогнуться! Я бы никогда не смог ее в жертву положить… Никогда. И ты, Гоша, чуть меня не вынудил прогнуться.

Гоша стиснул зубы, боясь, что они сейчас скрипнут, и Кулым это услышит. Сдавил кулаки, до боли, чувствуя, как стриженные ногти впиваются в кожу.

— Этого больше не повториться, — проговорил он, подчиняясь голосу разума. — Виноват. Больше так не прошляплюсь.

— Конечно, не прошляпишься, — кивнул Кулым, откинувшись на кресле. — Не прошляпишся, потому что к Маринке я тебя больше не подпущу.

Сизого прострелило. Он пытался протестовать, но Кулым ничего не хотел слышать. Так, Георгий и ушел из кабинета авторитета. Чувствуя опустошение, он решил сегодня напиться. Решил не сразу. Еще пару часов перед этим Сизый просто катался по улицам города, слушая радио.

На радиоволне вещали Леонтьев с его песней «Напоминай о себе»:

В дрожащем пламени свечи

Тени двоих сплелись.

Мы нежностью полны,

Только в любви мне не клянись.

И эта ночь растает без следа,

Как всегда,

А утром нежных слов ты мне не говори —

Просто позабудь, просто уходи.

Не напоминай о себе…

Сизый выругался матом и выключил радио. Почему-то в этот момент злость захлестнула Георгия. Это была злость на того самого парня, который привез Марину. Как там его звали? Виктор, что ли?

Там на стоянке, когда он столкнулся с этим Виктором, он поглядывал на Марину и ужасался тому, как она смотрела на незнакомца. Во взгляде был явный интерес к Виктору. На себе он никогда не ощущал подобных взглядом Марины, и оттого ему стало еще более тошно.

Сизый на ходу нашел и вставил кассету с песнями группы Любэ, и Расторгуев, после известного вступления, затянул слова песни «Давай наяривай»:

Распрощался я с юностью вешней,

Но осталось похмелье весны.

На втором куплете Сизову захотелось прибухнуть еще сильнее. Он ехал близко к центру, по Розочке, и как раз увидел, напротив старого здания педагогического института, вывеску какого-то кабака. На вывеске написали нехитрое название: «РесторанЪ».

Сизый глянул на свой поддельный «Ролекс Уйстер» — красиво-уродливые часы в позолоте. Сизый знал, что они поддельные, зато внушали. Да и никто из пацанов не догадывался. Времени подходило семь вечера, и, недолго думая, Георгий решился заехать в этот кабак.

* * *

Моя ночная смена прошла в обычном режиме. Кроме терок с Игнатом, особых происшествий больше не было.

Конечно, мы вывели несколько буйных, пришлось влезть в конфликт между армянами и дагестанцами, выслушать, что нас с Женей найдут и уроют, вывезут куда-нибудь в посадку или за Кубань, что дни наши сочтены и прочее. В общем, обычная рутина вышибалы, кем мы, в сущности, и являлись. Ничего особенного.

Большинство из подобных угроз заканчивались ничем, но, бывало, конечно, что особо обидевшийся посетитель поджидал кого-нибудь из нас у Эллады следующие несколько дней. Иногда даже действительно находил своего обидчика из нашего числа. Однако видя, за моей спиной, спиной Жени или еще кого-нибудь из наших, группу серьезных крепких парней, быстро отступал.

Работали мы, конечно, без всяких договоров, документов и обязательств. Большинству как охранников, так и хозяев и в голову не приходило как-то оформлять эти извращенные трудовые отношения.

Просто приходишь, стоишь свою смену, утром получаешь заработанные двадцать долларов, и все. Больше ты ничем не связан с этим заведением и его хозяином.

Смена, привычным делом, заканчивалась в восемь, в бухгалтерии, мы с Женей получали наши деньги прямиком из борсетки хозяина заведения — немолодого уже армянина по имени Ашот Араратович Танкян и поехали по домам, на отсыпную.

Как ни крути, а в те времена двадцатка за ночь была хорошими деньгами, учитывая местные зарплаты едва ли в сто долларов.

За эту рабочую ночь вышибалы, первую, для меня за столько лет, я даже почувствовал небывалую ностальгию. Смену закончил, в общем-то в хорошем расположении духа, даже несмотря на произошедшее с Игнатом.

Как и договаривались, после работы я, Женя и Игнат с Жанной уехали к ней в общежитие, чтобы девушка могла собрать свои вещи.

Когда отъезжали от Эллады, я видел, как за углом, в паре кварталов стоит, притаившись та самая белая восьмерка бывших дружков Игната. Жанна побледнела, когда заметила машину, и Игнат принялся ее успокаивать. Случившееся никто больше не обсуждал.