Моя Оборона! Лихие 90-е

Когда увидел Шелестова, красная пелена застила мне глаза. Все потерял я из виду, кроме напуганного белокожего лица Александра Шелестова. Что-то, над чем я давно уже взял верх в силу возраста, победило меня.

Я стиснул зубы и в следующий момент схватил Сашу за пушистый ворот куртки. Бабахнул его спиной о стенку железного ларька так, что Шелестов выронил пакет с пирожками.

— В-витя! — Хрипло вскрикнул Шелестов, когда мы замерли, глядя друг другу в глаза.

— Э! Вы чего там⁈ — Выглянула из окошка продавщица. Я не обратил на нее внимания.

— Витя… Т-ты… чего? — Пробормотал Шелестов. — Что на тебя нашло?..

В глазах его блестел настоящий ужас. А еще, сейчас он был прав: что-то на меня нашло. Что-то странное. Отведя взгляд от лица Шелестова, я силой воли подавил в себе желание просто придушить его прямо там. Отпустил Александра, отступил на шаг.

Испуганно глядя на меня, он остался прижиматься к стенке.

— А ну, идите отсюда! А то позову сейчас кого надо! — Закричала на нас продавщица из ларька. — И духу вашего тут не будет!

— Тихо-тихо, — сказал я, взяв себя в руки. — Нормально все, теть. Пирожки, вон, уронили.

Продавщица показала нам побелевшее от страха лицо, потом, забормотав что-то невнятное, спряталась за окошком ларька.

— Да-да, все хорошо, — отдышался Шелестов. — Эт я за пирожками нагибался и на! Прямо головой об стенку!

Он растерянно рассмеялся. Но продавщицы и след простыл. Она укрылась где-то в недрах своего вагончика.

— Что с тобой, Витя? — Спросил Шелестов полушепотом.

А я и сам медленно осознавал, что же со мной происходит. Лишь две минуты назад я умирал в луже собственной крови, а теперь все это: моя старая машина, песни из девяностых по радио, часы Монтана, которые я носил с девяносто первого по, где-то, девяносто четвертый… Неужели я умер и попал?..

Оставив Шелестова в ожидании, я просто огляделся. Армавирская улица Мира — одна из главных улиц в городе. Полная выбоинами, без разметки, грязная, она уходила куда-то вдаль и терялась за поворотом, между низкоэтажной застройкой. Всюду на электростолбах висели фонари, часть из которых не работала. У дороги с одной стороны протянулся тротуар, с другой — большая пустая стоянка. Вдоль тротуара ларьки и торговые лавочки. Их обшарпанные изношенные вывески смотрели на грязную дорогу. На ближайшей лавке витиеватыми буквами написано: «Парикмахерская Елена».

Над головой и немного за спиной пролегает высокий мост через железную дорогу. Старый, давно не ремонтировавшийся, снизу он выглядел как скелет огромного существа: обшарпанные колонны, крошащиеся от времени перекрытия.

Когда за спиной проехала машина, я обернулась. Это бежала по Мира одинокая белобокая восьмерка.

В изумлении я тронул свою щеку. Показалось мне на миг, что это все сон, и сейчас я не почувствую кожи своего лица. Однако я почувствовал.

— Ты чего застыл? Заболел, что ли? — Озаботился Шелестов. — У нас же сегодня важный день ты че? Мы к Злобину едем.

— К Злобину… — Повторил я.

Сергей Злобин — один «бизнесмен», с которым свел нас Шелестов. Злобин поднялся быстро. Разбогател уже к концу девяносто второго. Таких в то время называли «насосами». Шелестов хотел занять у Злобина денег на охранный бизнес. Стартового капитала-то у нас не было. Ну а мы и подкинулись, когда Саня наплел нам в три короба, что Злобин — честный бизнесмен, работает с американцами, а с местными бандосами дел не имеет. Ну мы, по сути, советские еще люди, ничего не смыслящие в том, что такое бизнес, и повелись.

— Да что с тобой, Витя⁈

Убедиться мне нужно, что все это не дурацкий очень правдоподобный сон, а реальность.

Ничего не ответив, я просто ущипнул себя за оголенное предплечье. Почувствовал настоящую живую боль. Шелестов, изумленно наблюдая за мной, молчал.

А ко мне потихоньку приходило осознание случившегося: я умер и очнулся вновь молодым. Вот он я! Мои руки, мои ноги! Высокий, крепкий парень Двадцати четырех лет. Тело так и бурлило силой и… гормонами. Именно они сыграли, когда я чуть было не придушил Шелестова прямо у ларька. Благо смог себя сдержать, взять в руки. М-да, самообладания у меня теперь побольше, чем в двадцать лет. Намного побольше.

— Все нормально, — наконец ответил я односложно.

— Ты какой-то сам не свой сделался, Витя. Что у тебя такое? Мож случилось что-то?

— Ничего, — сказал я. — Делай что хотел, а потом давай в машину.

Оставив недоумевающего Шелестова у вагончика, я вернулся в свои жигули, зайдя в салон звонко хлопнул дверцей. Много мыслей крутилось в голове. Это ж, выходит, могу я заново прожить свою жизнь? Могу не совершить прошлых своих ошибок. Могу не остаться инвалидом в девяносто пятом году. Могу спасти от смерти всех моих: Женьку Корзуна, Ефима Иванцева, дядь Егора Елизарова… У Женьки же Димон весной родится…

И Оборона… Моя Оборона! Я смогу сохранить дело всей моей жизни, к которому шел с девятнадцати лет, обивая пороги забегаловок, стоя на их «воротах» вышибалой…