В отсутствие Галины Сергеевны позвонил Павлик, который добавил мне еще толику оптимизма: лечащий врач Кати сказал, что в ее состоянии произошел перелом и девушка непременно выживет. Это была лучшая новость за весь этот понедельник, который как будто взялся на деле доказать справедливость своего эпитета.
Наша режиссер принесла с собой тоже неплохие известия. Сначала шеф принял ее несколько более сурово, чем обычно, но наш планчик привел его в более приятное расположение духа. Евгений Иванович поинтересовался, чья это идея, на что Галина Сергеевна честно ответила, что Федина. Шеф нахмурился с показной суровостью, а потом рассмеялся и добавил, что Лебедеву бесполезно наказывать, так как ей все идет на пользу. Затем пожелал нашей группе успехов и милостиво простился с нашим режиссером.
Одним словом, с работы в этот день мы расходились в гораздо более радужном настроении, чем приходили. Впрочем, конец рабочего дня сам по себе может служить повышению настроения.
Глава 8
Во вторник до обеда у меня было до некоторой степени свободное время, так как доктор Летова должна была начать прием своих маленьких пациентов только в два часа дня, а мы запланировали для начала заснять наших героинь на их рабочих местах. Что до остальных дам, то госпожа Волкова вчера вечером отбыла в командировку и должна была вернуться только в среду, а Алевтина Семеновна маялась пока насморком, пообещав лично позвонить нам, как только ей станет лучше.
В нашем кабинете Лера общалась с Федей — ребята увлеченно обсуждали пользу сыроедения и вегетарианства, а Галина Сергеевна, как всегда, опаздывала. Я поздоровалась с молодежью и только успела снять пальто и усесться за свой стол, как в дверном проеме нарисовался Валера.
— Всем привет, — бросил он. — Ирина, выгляни на минуточку.
— В чем дело, Гурьев? — спросила я его, выйдя в коридор.
— Есть новости.
— И какие?
— Печальные: в морг поступил труп женщины с характерными признаками отравления цианидом. Причем труп этот пролежал дома три дня.
— Кошмар какой!.. — проговорила я потрясенно. — А кто она?
— Пенсионерка, Александра Богдановна Кочетова, — Валерка посмотрел на меня с таким выражением, будто эта фамилия должна была меня заинтересовать.
— Валера, я не совсем понимаю, какое отношение могла иметь ко всему этому делу какая-то пенсионерка.
— Ирка, я на тебя поражаюсь! — воскликнул Гурьев. — Александра Богдановна была одним из самых активных членов Комитета солдатских матерей. Она плешь проела сотрудникам всяческих инстанций, добиваясь эксгумации трупа своего сына, погибшего в Чечне.
— Господи, зачем ей это было надо? — изумилась я.
— В том-то и дело, что четких причин покойная не называла, твердила, как ненормальная, что уверена в том, что ее сын жив, а в цинковом гробу привезли чужое тело.
— Какая-то странная история… — протянула я. — Ты думаешь, что все это как-то связано с нашим делом?
— Уверен, Ирина, уверен. Покойная что-то знала…
— Валера, а почему она пролежала, как ты говоришь, три дня?
— А она одна жила: муж давным-давно умер, единственного сына год назад убили, из всех родственников остался только брат. Вот он-то и обнаружил сестричку. Она не приехала к нему в субботу на день рождения, Иван Богданович прождал все воскресенье, а в понедельник поехал выяснять, что случилось с сестрой.
— А цветок там фигурировал? — спросила я.
— Думаю, что был, да сплыл. Брату, как ты понимаешь, сначала было не до этого, а после нашего визита к военкому… — Гурьев многозначительно помолчал. — Пройдет теперь у милиции этот случай как самоубийство на почве старческого маразма и помешательства на навязчивой идее.
— Валерка, ты бы с братцем поговорил. Может быть, у Кочетовой остались какие-нибудь важные документы?
— Сейчас не получится: ему еще сестру хоронить, а вот к концу недели попробую. Он как раз начнет наследство разбирать, вот я с ним и встречусь. Я его соседа хорошо знаю, он меня Ивану Богдановичу и представит как-нибудь деликатно, а там посмотрим.
— Больше у тебя новостей из морга, надеюсь, нет? — спросила я замолчавшего Гурьева.
— Пока, слава богу, нет. А у тебя что нового?
— А что у меня может быть нового? — пожала я плечами. — Работаю, реабилитируюсь в глазах шефа. Да, вот еще что: Пашка вчера вечером звонил из больницы, Кате лучше, возможно, она скоро придет в себя.
— А вот это действительно здорово, — обрадовался Валера, а потом вдруг помрачнел: — Слушай, Ирин, я ведь совсем не подумал: ей могут помешать выздороветь, дело-то крайне серьезное.
— Ты прав, — похолодела я. — А что же делать?
— Честное слово, не знаю. Пост милиции возле ее палаты поставить не получится, а нанять охрану у нас средств не хватит. Телохранитель-профессионал дорого стоит, мы не потянем, даже если все вместе скинемся.
— Слушай, Валера, кажется, я знаю, что надо делать!
— И что же?
— Катя рассказывала мне, что выросла в детском доме, а его директриса была к ней очень привязана. Что, если мне навестить эту самую директрису и попросить, чтобы она организовала со своими подопечными постоянное дежурство у Кати?