Моя панацея (СИ)

Я стараюсь на них не смотреть, чтобы не травить своё эго, но всё-таки цепкий взгляд выхватывает то улыбающегося Павлика, то… снова улыбающегося Павлика.

— Господи, как его много, — ворчу, а Инга смирает фотографию в кулаке и бросает в огонь, где она и погибает за считанные секунды. Потом вторую, третью.

— Он любил фотографироваться. Ты знаешь, я многое сейчас понимаю, и то, насколько сильно Павлик себя любил — больше всех на свете — понимаю тоже. Он неплохой человек, хоть и очень оступился, совершил преступление. Но он действительно гондон.

— Женщина, ты прекрасна, — смеюсь, глядя с каким азартом она расправляется со своим прошлым.

Отсветы огня падают на лицо, заставляют сиять глаза, а в них удовольствие и злорадство.

Я уже вам говорил, что эта женщина — самая прекрасная на свете?

И да, именно в этот момент, когда фотографии сгорают в пламени, а Инга без сожаления отправляет новую порцию в огонь, я понимаю, что влюбился окончательно и бесповоротно.

33. Инга

Через две недели щемящего безоблачного счастья среди наступившего удивительно тёплого ноября мне позвонил следователь по делу Павлика. Настолько неожиданный звонок, что я несколько секунд хлопала глазами, глядя на имя абонента, высветившееся на экране. Следователь пригласил на разговор «без протокола», с глазу на глаз и на нейтральной территории, и это показалось… слишком странным.

Я вслушиваюсь в звуки его голоса и никак не могу понять, что таится за этим звонком? Опасность? Всплыли новые подробности?

— Я сегодня до четырёх часов немного занята, — не вру, потому что на этот день запланирована первая встреча с психологом из «Адаптации», и я точно не хочу её пропустить. Именно это важно для меня, а не разговоры по душам с малознакомым человеком. — После шести тоже.

— Значит, в период с четырёх до шести будете свободны? — холодно интересуется, чем-то щёлкая на заднем плане.

— Как ветер, — пытаюсь казаться равнодушной, хотя не уверена, что получается.

— Тогда назовите адрес, — оживляется следователь, — где вам будет удобнее всего встретиться со мной.

Честное слово, если бы я верила в романтические сказки, то подумала, что он мне назначает свидание, но я не верю.

— Что-то с… Павлом? — нахожу единственную разумную причину для звонка. Следователь, немного помолчав, подтверждает: именно с Павликом всё и связано. Кто бы сомневался, да?

Я называю адрес того самого кафе, в котором пережидала грозу после допроса и, коротко попрощавшись, вешаю трубку. Кладу телефон на кухонный островок экраном вниз, поворачиваюсь к плите и продолжаю методично готовить завтрак для Ярика. На часах только восемь утра, а моё настроение уже напрочь испорчено. Чего доброго ещё кашу спалю.

Пока закипает молоко, а я нарезаю кубиком яблоки для фруктового салата с натуральным йогуртом — Ярику нужны витамины — в голове тысяча вопросов. Я не понимаю, какой будет тема нашей беседы, потому на сердце тревожно. А ещё не знаю, нужно ли об этом говорить Максиму.

Всё-таки я ведь взрослая женщина и не обязана по поводу любого чиха бежать к Максу — у него и своих проблем хватает, на работе вон настоящий аврал, из-за которого всё, на что его хватает — доползти до кровати и рухнуть замертво. Нет, не буду ни о чём говорить, сама разберусь.

В конце концов, Павлик всё ещё мой муж, и восемь совместных лет, хочу я этого или нет, забыть не получится.

— Ты грустная, — щебечет Ярик, когда ставлю перед ним тарелку с любимой кашей и мисочку с фруктовым салатом.

— Да нет, милый, всё хорошо, — отмахиваюсь, лишний раз убеждаясь, насколько этот ребёнок особенный. Чуткий и понимающий больше, чем положено в его возрасте.

Всё время, что прошло с момента предложения Максима, я нет-нет, пыталась понять, не совершаем ли мы ошибку. Не совершаю ли я ошибку. Но каждый раз, стоило Ярику обнять меня, поцеловать в щёку или просто начать о чём-то рассказывать, убеждалась в моей безусловной любви к нему. И уже казалось неважным, кто его родил, ничего не волновало, лишь хотелось, чтобы Ярослав был счастлив. И если для счастья ему нужна я, то почему бы и нет?

— А я вот грустный, — сообщает и тяжело вздыхает.

— Тебя обидел кто-то? — тревожусь, и все мысли о странном разговоре со следователем отходят на второй план.

— Нет, никто! — взмахивает рукой с зажатой в ней ложкой, и молочная каша каплями оседает на стол. Ну что за маленький поросёнок? — Просто Анна Семёновна говорит, что у нас скоро будет концерт.

Анна Семёновна — милая преподавательница в школе развития, которая нянчится со всеми детишками, словно они её собственные. Удивительно, но мы с ней с первого взгляда нашли общий язык и, самое ценное, ей хватает деликатности, чтобы не лезть с лишними расспросами. Мать и ладно — кому какое дело?

— Ты не хочешь в концерте участвовать? — пытаюсь угадать ход мысли Ярика, но он снова грустно вздыхает и отрицательно качает головой. — Я могу поговорить с Анной Семёновной…

— Нет, я хочу! — восклицает и даже улыбается. — Очень хочу! Я даже стих учу, красивый, про маму… Но Анна Семёновна говорила, что папам и мамам там нужно быть, на концерте. А папа… он же…