Моя первая любовь

Про то, что я влюбилась в Кружилина Алика, школа узнала очень быстро. Все потому, что написанные мной строчки точненько легли на популярную в то время мелодию под названием «Венгерское танго». Там еще припевчик был такой заманчивый: «Войдем с тобой мы в ресторанный зал, нальем вина в искрящийся бокал». А в моей песенке получилось: «Он и не взглянет в сторону мою, ему напрасно песню я пою…» Ну и так дальше. Тоже красиво вроде получилось. И как-то очень безнадежно — так девочки наши сказали, а сами песню разучили. И спели ее нам на каком-то вечере или утреннике, не помню. Ну а потом старшеклассницы, когда учили слова, узнали, что я их придумала. У меня-то там в запеве слово «мальчик» было, я не стала Алика вставлять, хотела тайну свою сердечную не раскрывать. Люблю себе и люблю. А эти дылды стали вместо «мальчик» петь имена своих пацанов — кто Юрик, кто Владик. Ну, в общем, дошло до моего героя, что это про него песня, и он меня возненавидел. До этого просто не замечал, а тут взбесился прям. Из школы шли, он меня портфелем по голове огрел, да еще в рифму крикнул: «Рубала, заткни хлебало». Грубо и жестоко. При чем тут «хлебало», когда строчки складывают сердце и душа, а их заткнуть невозможно?..

* * *

Как-то раз ехидная Нинка на физкультуре через козла прыгала и приземлилась мимо мата. Подумаешь, коленкой долбанулась! Так Алик к ней скорей подбежал, присел на корточки, на коленку дует. А там и крови-то нет. А Нинка радуется, на меня посмотрела, увидела, что я того гляди от ревности зареву, и еще сильней разохалась. Так что после уроков Алик ее провожал до дома, портфель нес. Ну а я домой — ронять слезки и творить «бессмертные» строчки: «Я по Алику страдаю, грустно слезы проливаю. Он меня не замечает, на любовь не отвечает».

Зачем только Надька эти строчки дурацкие записывала и переписывала на чистовик?

* * *

Ура! Мы перешли в восьмой класс! Я тоже перешла, с одной четверкой… Остальные — тройки. Четверка, ясно, по поведению. Не пятерка, так как я на уроке слушала невнимательно, смотрела весь урок в окно. Вообще-то мне надо было поставить «пять с плюсом», потому что в оконном квадратике синело весеннее небо. И кто-то с небес мне диктовал строчки:

Про весну календари говорят нам в марте.
Ничего не говорит мой сосед по парте.
Он записку мне вернул, даже не читая.
Что он знает про весну? Ничего не знает.

Не так уж плохо вроде. А химичка — замечание в дневник: «Мечтает на уроке о постороннем». Ну и ладно, все-таки четверка эта мои тройки украшала. А мама с папой поведение мое обсуждать не будут — они знают, что дочка у них хорошая, отзывчивая и добрая. Жалко только, что неуч получается — одни тройки. Правда, непонятно, почему по литературе-то «три»? Она, то есть я, стихов столько наизусть знает и читает с выражением. Это у нее, то есть у меня, с детства. В три года «Мужичок с ноготок», как артистка, на табуретке гостям читала, жмурилась на словах «был сильный мороз». Да ладно, учителям видней, ничего не поделаешь.

А «Ура!» — это потому, что мы всем классом в поход идем. С ночевкой в палатках. Это значит — ночь, луна, костер. И он рядом — Алик! И я решила его ледяное сердце поэзией растопить. Ну не дундук же он совсем, должен же понять!!!

Продумала я, как все будет, даже, можно сказать, сценарий составила.

Первым делом выучила наизусть Лермонтова «Мцыри»: «Печальный демон — дух изгнанья». Особенно репетировала перед зеркалом куплет: «О, милый мой, не утаю, как я тебя люблю. Люблю, как вольную струю, люблю, как жизнь мою…» Получалось очень красиво — я закрывала глаза, прижимала руки к сердцу. Конечно, меня беспокоило, что Алик «Мцыри» может не знать и не понять. Он же все-таки из семейства «Аты-баты, шли солдаты». Но сердце-то у него есть, оно должно услышать.

А дальше события должны будут развиваться так. Чтоб костер не погас, около него будут по двое дежурить, дровишки подбрасывать. Называется это «дневальные» — так учительница объяснила. А остальные в это время пойдут спать. И вот я решила разработать хитрый план, как на это дежурство с Аликом вдвоем остаться, и тут как раз ему при помощи Мцыри в любви признаться.

Я знала, что, если дневальных будут назначать по желанию, Алик ни за что со мной не пожелает. Оставалась надежда на ехидную Нинку — он же нес ее портфель, значит, и дневалить с ней наверняка захочет. И я решила Нинку подкупить. Для этого подкупа кому-нибудь другому книжка хорошая подошла бы, но не для Нинки. И я пошла на подлость — взяла у мамы губную помаду. Правда, самой помады там почти не было, и мама сама, чтобы губы накрасить, спичкой остатки выковыривала. Но футлярчик был целый — золотой, в рубчик. Я долго боролась со стыдом — взять вещь у мамы. Но оказалось, что любовь — самое сильное из всех возможных чувств. Я решила, что потом маме во всем признаюсь и она меня поймет. А Нинка за этот футлярчик для меня что хочешь сделает. И я надеялась.