Моя пятнадцатая сказка (СИ)

Хотя Макусиму-сан тоже обещание дал: что прежде чем опубликовать интервью с Рю, он покажет текст ему и его родителям. Чтобы там совсем не получилось чего-то неприличного, в той статье. Коварный гайдзин задумал заодно сходить и расспросить тренера напавших. Чтоб он точно в курсе был подлого поведения своих учеников. Кажется, это будет двойной удар по врагу: по ученикам и по их учителю.

— А мести тех якудза, о парне из которых вы опубликовали статью, вы не боитесь? — вздохнув, спросил Сатоси-сан.

— Я боюсь плодить в мире несправедливость, — иностранец задумчиво подкрутил объектив. — А еще я боюсь, что я однажды смогу пройти мимо попавших в беду. Поэтому та ситуация с обнаглевшим наследником клана якудз была мне хорошей проверкой: моей решительности и моих нервов. Хотя, конечно, смелее меня та девочка, что его отвлекла. Жалко, у меня толкового фото ее не получилось, — он прицелился фотоаппаратом на вид в окне, но, подумав, передумал снимать, обратно свое оружие в войне за правду и справедливость на шею себе опустил. — Очень милая, скромная девочка.

Я с трудом удержалась от улыбки, вспомнив про Кикуко.

Все остальные от честного признания репортера как-то даже смутились. Неужели, ему главное не охота за скандалами, а именно торжество справедливости?

— Но это и правда опасно: осуждать кого-то из клана якудз в статье! — тихо заметила мама Рю.

— Я больше за ту милую, смелую девочку боюсь, — тихо признался журналист. — Я-то взрослый и я один, — он смутился. — Ну, почти. А ей еще жить и жить. И с родителями ее неладное что-то творится. Кажется, она… — на меня посмотрев, смутился. — Ну да ничего. Я разберусь.

Сейчас Сатоси посмотрел на него уже с уважением. Как на другого защитника добра и справедливости, работавшего в другой области. Воюющего словом и фотоаппаратом.

Потом принесли уже обед. Ого, сколько прошло времени!

Да и мама Рю много всего накупила на пути: оказалось, именно с едой был тот массивный пакет, который она нервно сжимала в руках и который сразу заметил сын, едва оторвавшись от отца. Да, на лице его были разводы слез. Но мой взгляд приметив, юноша торопливо утер лицо.

— Ма, дай поесть! — потребовал он. — Мне надо скорее копить силы, чтобы быстрее поправиться! А потом я этим гадам покажу! Они пожалеют, если не сделают сэмпукку!

Его вежливая мать разложила еду и пригласила поесть нас всех, даже наглого гайдзина. Или боясь за репутацию мужа? А то еще этот хам напишет, что ее муж — сколько-то известный художник — совсем невежливый!

А я запоздало вспомнила про Синдзиро. Как он? Очнулся ли?.. Ох, и еще я ему письмо Аюму так и не передала! Может, вообще не успею передать, если он из-за той мерзкой собаки умрет! О, нет, он не должен умирать! Он не может умереть!

— Сеоко-тян, ты куда? — достал меня вопрос иностранца, когда я уже взялась за ручку двери. — Тут такие вкусные онигири! Поешь, ты, кажется, всю ночь не спала.

Кстати, да. Но Синдзиро важнее. И надо еще извиниться, что я не смогу сразу передать ему письмо и мне придется встретиться с ним еще раз. Он же совсем не хотел меня видеть. Но Аюму — это не я. И она его любит. Ох, я так смогу увидеть его еще раз!

Сердце радостно забилось в груди. Это, конечно, подло по отношению к подруге, но я очень рада, что все так сложилось. То есть, я рада, что не смогу отдать ему сегодня ее письмо. И в ближайшие дни их вместе гуляющими не увижу. Тем более, и Аюму уехала на о-сэн.

Бодро соврала иностранцу:

— Я в туалет!

Мама Рю, смущенно жевавшая онигири, поперхнулась от моего радостного тона. Или от этого известия.

— Простите! — я смутилась.

— Ничего, иди. Это дело важное, — она улыбнулась. — Здоровье надо беречь.

И я бодро побежала в комнату для мытья рук. То есть, в справочную, узнавать, в какую палату перевели Синдзиро. Надеюсь, он меня не выгонит? Но, если что, я из-за двери прокричу, что должна передать ему письмо Аюму. Я же ей обещала! Эх, и зачем я ей обещала?!

На первом этаже я немного заблудилась. Но добрый дедушка на кресле мне путь указал. И я побежала выяснять, где же поместили Синдзиро.

И вроде так хотела его увидеть, так стремилась к нему, но перед дверью его палаты застыла, не смея войти. А что я ему скажу?.. А он выживет?.. А почему я должна отдавать письмо Аюму?! Я же тоже его люблю! Хотя она этого не знает. Это я виновата, что ей не рассказала. Но… зная, что я тоже его люблю, стала бы она меня просить?.. А он меня сразу выгонит или даст на него хоть немного посмотреть?..

— Заходи, — вдруг тихо послышалось из-за двери. — Там дует в коридоре.

И я радостно зашла. Смущенно дверь за собою задвинула.

Синдзиро лежал на кровати… то есть, почти сидел. Косу, делавшую его похожим на китайца из старых фильмов, уже распустил, хотя женскую ярко-розовую резинку не убрал. И причесаться не успел. Расческа лежала на тумбочке, заметно розовая и женская. Наверное, принес кто-то из медсестер, свою. Рядом лежало зеркало со стразами на крышке. Но рука его бессильно лежала рядом.

— Давай тебе помогу? — робко предложила я, не смея сделать ни шагу от двери без его приглашения.