Моя пятнадцатая сказка

— Я понимаю, — грустно говорил муж и гладил ее по голове, сам с увлажнившимися глазами, — Он нам как друг семьи был. Один из нас. Только уже все.

В какой-то миг, глядя на них, я внезапно вспомнила одну из первых папиных историй. Про настоящего водяного вампира, полюбившего молодую гейшу по имени Еакэ. Вспомнила и застыла от ужаса.

Потому что этот пес со странным именем был еще живой, когда папа придумал свою историю. Хотя я папе и рассказала, что видела сенбернара, которого хозяева почему-то назвали Каппа. И имена родителей, упомянутые Аюму в разговоре с каким-то мальчишкой, запомнила — и тоже рассказала. Но Каппа тогда еще был живой. Вот только… в папиной сказке… он псом не был… тот каппа изначально был чудовищем.

Тот каппа в той истории через несколько веков дождался переродившуюся Еакэ и умер на дне своего пруда. И через сколько-то лет родился уже псом, где-то в трущобах. Единственный из выводка выжил, когда его маму застрелил какой-то пьяный якудза.

Дрожа, я поднялась. Подошла к родителям подруги, осторожно потянула ее папу за штанину.

— Каппа… как он пришел в вашу семью?..

И села на землю, когда женщина, всхлипнув, ответила:

— Мы просто его нашли. Маленького еще тогда. Щенка. Очень тощего и едва идущего. Голодного.

А она продолжала, жадно утонув в воспоминаниях:

— Точнее, это я тогда его нашла. Он у меня рос и жил, — с грустной улыбкой обернулась к мужу, погладила его по щеке: — Мы тогда еще встречались. Сайвай был на втором курсе Токийского университета, а я — в третьем классе старшей школы. Потом, после моего двадцатого дня рождения, мы поженились. И Каппа жил уже рядом с нами двумя. До сегодняшнего дня… — всхлипнула, уткнулась мужу в плечо, — Сайвай вместе с ним ходили к клинике, где я рожала детей, встречать каждого нового представителя нашей семьи.

Дальше говорить уже не могла, захлебываясь от слез.

А я сидела рядом. Одна сидела на земле. Потерянно смотря в пустоту.

Как мама подруги нашла Каппу, когда — этого мой папа знать не мог. Я не знала и не говорила ему. Разве что он где-то уже встречал родителей Аюму или где-то подслушал их историю. Только все равно все это было слишком странно. Он… говорил, что пес когда-то был водяным вампиром. Точнее, сначала был настоящим чудовищем. Потом собакой стал. И это видел в будущем Будда. Или… это предвидел мой папа?..

Но… в той истории… в той истории каппа через несколько лет снова вернется к своей Еакэ. За свою честную песью жизнь и преданность снова сможет родиться. Только… Только после всех своих мучений и добрых дел каппа придет в жизнь уже человеком. Придет самым младшим сыном Еакэ и Сайвай.

Может ли… может ли этот милый пес еще вернуться?..

Если мой папа предвидел его смерть под колесами машины, в отчаянной попытке спасти сына хозяев. Если это все-таки случилось…

Может ли добрый Каппа когда-нибудь вернуться опять?..

Только…

В этот раз…

Человеком?..

Только… если мой папа это смог предвидеть…

Мой папа…. Сам… человек?.. Или… нет?..

Кто он?..

Я думала, что знаю моего отца, но…

Я, выходит, вообще не знала о нем!

Уже к вечеру мы поехали обратно, на машине отца Аюму и на машине полиции. Синдзиро отправился с Сатоси, «чтоб навещать, если что». Хикари и один из полицейских, смущенный тем, что подозревал молодого коллегу в попытке бегства, а его подозрения не подтвердились, провожали до дома меня. Аюму вернулась домой со своей семьей.

Я угрюмо молчала, оставшись с папой наедине. И он не расспрашивал меня ни о чем. Поесть предложил — я отказалась. Он не настаивал. Разве что заикнулся, что в холодильнике есть мороженное — он сегодня купил, так что если я… Но я так сердито на него посмотрела, что он молча ушел в их с мамой комнату. И, кажется, несколько часов сидел, шурша фотоальбомом. Ему тоже было больно. Мне было больно. Но я просила оставить меня в покое. И папа доблестно сражался со своей тоской по моей маме в одиночку.

Я заснула на кухне, возле разложенной еды. Забылась страшным сном. Падением куда-то в яму… и без спасительных сновидений.

Утром проснулась от тихого шуршания. Тело мое затекло. Я все еще спала за кухонным столом. Папа с другого краю сидел на мамином стуле и робко шуршал газетой, стараясь издавать как можно меньше звуков. И сосиской заедал, выкусывая ее из упаковки, сырой.

Заплакав, кинулась его обнимать. Он отбросил газету, обнял меня. Спросил взволнованно:

— Что случилось, маленькая моя девочка? Та страшная девчонка снова угрожала тебе?

Я ревела. Но воды во мне осталось немного. А потом мой взгляд упал на газету. Папа как раз читал статью о том происшествии. Статья пестрила фотографиями, сделанными со стороны и издалека.

Сатоси-сан прицеливается… молодой якудза с лицом, перекошенным от ярости, нажимает на курок… Бежит куда-то девочка в легком красном платье, сжимающая рогатку… Правда, лица Кикуко не было. Была фотография расплывчатого ее силуэта и неба рядом с крышами домов. Кажется, пятый каштан попал в самого фотографа.

— И как только этот иностранец умудрился наделать столько толковых кадров во время перестрелки? — ухмыльнулся мой папа.