Моя пятнадцатая сказка

Я не могла подбирать кимоно так, чтобы друг из друга в вороте, рукавах и подоле выглядывали слои приятных оттенков. Только верхнее платье, доставшееся от матери. Пообтрепалась его вышивка. Да тонкое однослойное хитоэ. Я не носила в просторных рукавах ни красивого веера, ни бумаг для записи.

И куда нам до тех, кто вкушал ити-дзю сан-сай! Рис был, а вот закусок в лучшем случае случалось две, да и то в случаях совсем уж особых. Закуска из рыбы стала редкостью в нашем жилище. Тофу, натто или бобы варенные. Или закуска из корнеплодов, да трав диких, которые моя кормилица и нянюшка ходила собирать для нас. Уставали ноги ее. Но за дары леса и гор можно было не платить ничем, кроме нашей сердечной благодарности. Да изредка соления. Но в этом году бог бедности, видно, поселился у нас — и овощи мало уродились.

Крохотные шелковые мешочки от благовоний, оставшиеся от мамы, потускнели. Когда-то по темно-синему фону золотые цветки и переплетенные ветки вились, а теперь — просто темно-серый комок ткани, грязный. Когда-то тускло-золотой был, с огромными золотыми цветами и нежными светло-зелеными завитками узора веток, а стал уж просто тускло-коричневый. И, сколь ни подносила я их к лицу, сколь ни напрягалась, ни замирала напугано, внимательно вслушиваясь, уж и не слышала их ароматов. А раньше они пахли. Такие цветные были, яркие. Лежали в ящиках шкафов или на полке возле обуви, передавали вещам свои восхитительные ароматы. А теперь их не было. И даже мамина шкатулка с ароматическими палочками опустела. Опустела шкатулка с благовониями. Уж как ни берегла я их, но так хотелось хоть иногда доставать по чуть-чуть, собирая благовония, зажигая палочки. Чтобы закрывая глаза, слушать запах и мои ощущения. И вспоминать дни, когда мы сидели еще рядом с мамой, а они пахли. Они так ярко и так нежно когда-то пахли!

Мама говорила: отец мой был прекрасен как принц Гэндзи. Но я не думаю, что Гэндзи прекрасен. Да, он превосходил всех в искусствах танца, стихосложения, изготовлении благоуханий, каллиграфии, игре на музыкальных инструментах. Да, он одевался изящно и внешность имел необыкновенную. Но будучи влюбленным в свою жену Мурасаки, этот мужчина продолжал захаживать к другим женщинам. Как она страдала, бедняжка! Впрочем, не она одна. Так уж сложилось в этом мире, что жизнь женщины — это жизнь, полная страданий.

И снова мои рукава промокли от слез.

Обессилев, уснула.

И снился мне императорский дворец. Дамы в прекрасных многослойных нарядах. Нижние кимоно, от которых видны только края, и верхние кимоно подобраны со вкусом. Ширмы, расписанные деревьями и цветами, украшенные прелестной каллиграфией. Роскошно обставленная комната. Я сидела в ней. За ширмой сидел какой-то мужчина и играл на флейте. Какие дивные звуки извлекал он из своего инструмента! И вот вошел мальчик-посыльный. В руках поднос. На нем сложенный лист красной бумаги с золотой пылью и прелестная ветка сливы с красными цветами.

«Письмо от наследника престола!» — провозгласил посланник.

Мужчина оборвал игру, взял поднос, передал мне:

«Дочка, ты ему понравилась. Как я счастлив!»

Я знаю, что ты счастлив. Быть может, я стану матерью нового наследника, потом — матерью императора. О, какой очаровательный почерк у наследного принца! Очарованьем и страстью веет от его горячих строк, от искусно сложенного стихотворенья. Я подбираю красивый лист бумаги. Растираю тушь. Мне полагается ответить. Сказать, что я не верю, что все меняется в этом мире, и сердце наследника — не исключение. Хотя на самом деле я хочу написать, что люблю его, что он прекрасен…

Чей-то голос издалека. Вот и улетел, словно потревоженная птица, мой сон. Ох, незнакомый голос! У ворот. Сбежать и спрятаться. Нужно как можно дальше спрятаться!

Забилась в темном углу. За какими-то старыми вещами. За немногими оставшимися старыми ширмами. Сжалась за стволом стойкой сосны, подаренной когда-то матери с пожеланием долголетия.

Чужаки бродили по моему дому, негромко разговаривая между собой. Яркий аромат вдруг коснулся меня: среди них есть аристократ. Что лучше — попасться аристократу-ветренику или в руки разбойникам? Не знаю. О, только бы не нашли меня!

Словно пена на воде,

Жизнь мгновенна и хрупка,

И живу я, лишь молясь:

О, когда б она была

Прочной, крепкой, что канат!(3)

Преданная кормилица вышла к людям, вторгнувшимся в мой дом. Умоляла уйти, просила ничего не трогать, призывала на помощь богов. Из ее сбивчивых слов трудно было что-то понять. Бедная женщина! Ты не выстоишь против них и себя погубишь!

И вот кто-то приближается к моему убежищу. Все ближе запах его духов. Отодвигает короб, за которым пряталась. Мне остается только заслонить лицо рукавом. Неприлично показываться мужчине!

Ласковый голос, нежное касание. Когда-то это сгубило мою маму. Мне страшно, мне горько, мне стыдно, мне душно! Звон в голове. Мир тускнеет. И уплывают вдаль его лицо, звуки чьих-то голосов. Неужели, я погибаю?.. И скоро смогу увидеть ту, что привела меня на свет?..

Так непрочна она,

Парча алых листьев осенних!

Только иней с росой

наконец-то выткут узоры,