Моя пятнадцатая сказка

Позже наложница Дон И родила ребенка. Девочку. Император еще некоторое время был благосклонен к ней, потом увлекся новой прислужницей дворца. Может быть, в краткости его увлечения были виноваты следы от пыток, оставшиеся на теле его женщины. И то ли вину испытывал он из-за этих шрамов, то ли омерзительно ему было касаться тела, оказавшегося израненным и оттого небезупречным. А может, он просто увлекся в очередной раз: во дворце было много девушек — низших служанок, придворных — и любой из них он мог распоряжаться по своему усмотрению. А что до них… разве кого-то хоть когда-то интересовали их чувства и мечты? Или верно служи во дворце на благо страны и его величества, или смиренно становись одной из женщин правителя — и самый главный выбор твоей жизни вправе сделать только он. Хотя иногда кто-то дерзко выбирал одну из балок под крышей, дно пруда, безжалостный яд или острие шпильки для прически…

Дон И так и не стала матерью принца. Осталась незамеченной в борьбе супруг и наложниц, родивших сыновей. Просто одна из императорских наложниц. Время стерло ее красоту и унесло ее имя за собой.

Но Чул Су до самой смерти помнил измученную девушку и бабочку, опустившуюся у ее ног. Мысли о том, как плакал хэгым в руках служанки в тот день, много лет заставляли трепетать и сжиматься его сердце. Он встречал ее несколько раз во дворце: яркий наряд с широкими рукавами и пышный просторный подол-колокол, спадающий до земли, скрывали ее тело. Но Чул Су помнил, каким хрупким оно было, помнил, как единственный раз прикасался к ней, как нес ее на руках. Эта была самая красивая девушка из всех, которых он когда-либо встречал. Девушка, затронувшая его сердце, явившаяся на мгновение, ослепившая своей красотой и исчезнувшая из его жизни насовсем…

…Каждый цветок по-своему прекрасен. И тому, кто сумеет разглядеть совершенство какого-либо цветка, хватит его одного. А бабочка… Она растворится в небе или утонет в когтях какой-либо птицы. Мы порою помним самые яркие или невзрачные цветы, но редко кто запомнит бабочку, когда-то увиденную им. И уж тем более, люди не запоминают всех бабочек, которых видели. Цветы запоминают намного чаще. Однако же именно бабочка, которую, возможно, за всю ее жизнь никто из людей так и не увидит, может унести с собой чью-то песню, печальную песню чьей-то души…

…Цветы и бабочки… кто будет спорить, что они прекрасны? Вот только жаль, что не каждый цветок, не каждую бабочку люди успели разглядеть…

Сколько их было, девушек во дворце Чосона? Сколько пронзительных историй унесло с собой время? Сколько имен забыто, сколько судеб исковеркано и растоптано? Сколько слез таится в песне хэгыма?

И, может быть, что Дон И на склоне жизни плакала лишь об одной улыбке, той, которую однажды ей подарил Чул Су? Песня на крыльях бабочки… и одна из слез хэгыма… всего лишь одна из его слез…

Глава 7 — Что касается меня 4

На вторую неделю февраля мама не вернулась. Папа все так же молчал, где она. Дни я так же проводила в унынии, слоняясь по улицам. Поскольку последний семестр шестого класса младшей школы еще не начался, у меня было много свободного времени. И еще я весь город обошла, надеясь ее найти.

Даже если моя мама влюбилась в другого мужчину и к нему ушла, ей же надо когда-нибудь выходить на улицу? А вдруг я когда-нибудь смогу увидеть ее где-нибудь? Хотя бы просто подойти, заплакать и обнять! Хотя бы только на секундочку! Я же не могу жить без мамы. Совсем не могу. Особенно, если навсегда. Вот, у кого-то из одноклассников умерла мама на втором классе младшей школы. Он, конечно, как-то жил, но много плакал. И это, наверное, было ужасно. Неужели, и я?.. О, мама, где ты?..

Чтобы меня отвлечь папа как-то выпросил выходной у начальника. В пятницу. И в субботу не пошел пить с коллегами в баре. И мы в пятницу вечером вдвоем поехали на Фестиваль снега в Саппоро.

Вечером прилетели, темно было, усталые оба. Переночевали в рекан, где папа заранее места забронировал. Заранее, значит, готовился к путешествию. Хотя маму, кажется, чем-то серьезно обидел. Но, думая о подаренном и заботливо приготовленном путешествии, я его почти простила. И даже долго-долго обнимала и целовала перед сном.

Номер был просторный, как в домах старых. Почти без вещей. Спали мы на полу, поверх одеяла постеленного, с папой рядом, хотя и каждый со своими одеялами. Утром мне было непривычно в полусвете комнаты, да еще и непривычно пустой, после нашей небольшой квартиры, где много всего стояло и лежало, чтобы все вещи влезли.

Папа настоял, чтобы мы до завтрака сходили на горячие источники, погрелись после холодной ночи, а то как бы мне не простудиться. Мне было приятно, что он обо мне заботится и волнуется. Хотя и непривычно: обычно за мною бдительно следила мама. Хотя и не так строго, как мамы одноклассников и детей из садика. После мы позавтракали. Посидели еще час-два в номере, обсуждая всякую важную ерунду, которая у нас происходила. О маме оба заговаривать боялись.