Моя плоть сладка

Я попал в цель. Я совершенно случайно вспомнил об этом миллионе. Но ведь это действительно правда! Миллион франков нельзя заработать, будучи только сторожем второго входа в клуб.

– Следовательно… Я думаю, что смогу доказать, что Галан собирается избавиться от вас. Если я сделаю это, вы поможете мне выбраться отсюда?

– Ага! Так вы все-таки зависите от меня! – торжествующе воскликнула она.

Я кивнул. Мари взглянула на пистолет и сунула его в кресло позади себя. Потом подошла и села в кресло рядом со мной, глядя мне прямо в лицо. Должно быть, она поняла по моим глазам, что я говорил правду насчет банкротства. Ее суровая строгость исчезла. Она тяжело вздохнула, и ее блестящие глаза чуть прикрылись. Я продолжал курить.

– Зачем вы здесь? – спросила она.

– Чтобы получить доказательства убийства, только и всего.

– И вы их получили?

– Да.

– Тогда, надеюсь, вы поняли, что я не замешана в этом?

– А я никогда и не считал вас замешанной, мадемуазель Огюстен. И клуб ваш тоже ни при чем.

Она сжала руки.

Клуб! Клуб! Это все, что вы можете сказать? Вы думаете, что для меня все заключается в этом бизнесе? Послушайте1 Вы знаете, почему это место – мечта всей моей жизни? Это моя единственная радость – жить двумя жизнями: золушки и принцессы. Каждый день сравнивать эти жизни. Каждый день – новый сон. Днем я сижу в своей будке. Я ношу дешевую одежду, ссорюсь с мясником, экономлю каждое су, кричу на уличных мальчишек, сую билеты в грязные лапы, готовлю капусту, стираю одежду отцу…

Мари пожала плечами.

– А ночью я испытываю тысячу удовольствий. День кончается. Я запираю музей. Укладываю отца спать и прихожу сюда. И каждый, раз для меня наступают арабские ночи.

Она скрестила на груди руки, тяжело дыша. Я погасил сигарету и привстал. При моем движении Мари встрепенулась. Странная улыбка мелькнула на ее лице.

– Но я расплачиваюсь чувствами, – сказала она, – Давно. Лежите. Вашей голове нужен покой.

В душе я был рад. Мы снова разговаривали без слов, мы понимали друг друга.

– Это будет здорово, – заметил я. – При этих стражниках, которые с ножами рыщут по всему дому…

– Теперь, когда мы начали понимать друг друга, вы скажете мне, что вы имели в виду, собираясь «спасать» меня?

– Да. Этот проклятый благоразумный тип все предусмотрел. Вообще-то я собирался в любом случае вам все рассказать.

– Вы считаете это разумным?

– Нет… Если бы вы оказались виновной…

Она покачала головой.

– Клянусь вам, обо всем я узнала из газет. И если бы вы не сказали мне вчера, что оба убийства связаны, я бы не знала этого.

– Да, моя дорогая мадемуазель, вы солгали вчера ночью. Вы сказали, что видели, как Одетта Дюшен покидала музей.

– Это только из-за отца. И это все! Ваш друг мсье Бевколин слишком много знает… Я просто имела в виду, что она вышла из музея через коридор на бульвар.

Я снова закурил. Раз уж ее загнали в угол, надо там ее и держать.

– Но, будучи одним из владельцев клуба, – продолжал я, – вы должны были знать, что она не являлась членом! клуба. Как же вы могли считать, что она «вышла из, музея через коридор на бульвар»?

– Иногда вы можете быть почти таким, как мсье Бенколин, – Мари внимательно смотрела на меня, – Как долго… Послушайте, если мсье Галан отдает приказы, они выполняются. Я могу определенно доказать, что весь вечер я просидела в будке. Я ничего не знаю! Вы верите мне?..

Я рискнул всем. Я рассказал ей все, о чем услышал в эту ночь. Если она поверит, что Галан решил расстаться с клубом, тогда все в порядке.

– Таким образом, – заключил я, – если здесь есть сейф и вы знаете его шифр, вам надо только открыть его и посмотреть, лежат ли там заготовленные для газет письма.

Мари Огюстен сидела спокойно, пока я рассказывал, но теперь лицо ее снова стало суровым и приняло опасное выражение.

– Подождите здесь.

Она вышла через дверь в другом конце комнаты.

Я лежал. Все получилось шиворот-навыворот. Они ищут меня, а я лежу в их логове, в уютном шезлонге, и курю. Ситуация отменная! Если Мари Огюстен действительно найдет письма, тогда я спасен.

Она вернулась меньше чем через пять минут. Резко захлопнув за собой дверь, она привалилась к ней спиной. Глаза ее зло блестели, и я увидел, что в руках она держит бумаги. Как бы решившись на что-то, она шагнула к камину, бросила в него бумаги и чиркнула спичкой. Веселый огонек побежал по листкам. Потом огонь разгорелся. Мари стояла неподвижно и смотрела в огонь, как жрица. Когда огонь погас, она выпрямилась.

– Я готова идти к мсье Бенколину и поклясться, что я видела, как мой друг Галан заколол эту девушку.

– А вы видели?

– Нет. – Она медленно шла ко мне. Каждый мускул ее тела был напряжен. – Но, – прибавила она, – я гарантирую, что рассказ прозвучит достаточно хорошо.

– Не знаю, будет ли он необходим. И откуда эта внезапная решимость? Вы говорили, что боитесь, если ваш отец узнает…

Я опустил ноги на пол и сел. Голова закружилась, в глазах потемнело.

– Он знает, – сказала она. – Всему конец. Мое имя может прозвучать на страницах газет ничуть не лучше, чем другие. И я думаю, что мне еще надо радоваться.

– Кто ему сказал?