Моя последняя ложь

Так я и поступаю. На первой странице напечатана старая фотография, на которой изображена женщина в смирительной рубашке. Ноги у нее – кожа да кости, щеки впали, а волосы в ужасном беспорядке. Но в ее глазах – блеск непокорности. Они раскрыты широко, они уставились на фотографа так, будто он должен смотреть на нее, смотреть по-настоящему, и понимать ее трагедию.

Фотография эта повергает в ужас. Она как удар под дых. От шока к горлу подступил ком, и я закашлялась.

Под фотографией – расплывчатая подпись, оставляющая тяжелое ощущение. Неизвестная пациентка психиатрической лечебницы, 1887 год.

Я переворачиваю страницу, потому что больше не могу смотреть на изображение. Я становлюсь еще одним человеком в череде тех, кто подвел эту женщину. Я даже видеть ее не могу.

Вся книга – это одно большое упражнение в мазохизме. В ней напечатаны фотографии с ужасающими подписями. В ней рассказаны истории женщин. Их избивали мужья, от них отказывались семьи, а общество не желало их видеть. Поэтому их забирали в лечебницу. Там есть отчеты об избиениях, голодовках, холодных ваннах, мытье проволочными щетками, а также о том, что пациентки днями не видели света.

Я выдыхаю каждый раз, при виде каждого нового кошмара, и понимаю, насколько сильно мне повезло. Если бы я родилась на сто лет раньше, я бы стала одной из них. Я бы страдала. Меня бы никто не понимал. Я бы надеялась, что кто-то догадается, почему мой собственный ум восстал против меня, и поможет мне. Большей части этих женщин так и не удалось вылечиться. Они провели остаток дней в горе и смятении. Мое безумие оказалось временным. Оно покинуло меня.

А вот стыд остался.

Через полчаса мучений я наконец добираюсь до страницы 164, помеченной Вивиан в дневнике. На ней еще одно изображение, занимающее весь лист. Оно расплывчатое и выполнено в сепии уже век назад. В отличие от фото безымянных жертв лечебниц, на этом снимке запечатлен мужчина, стоящий у изящного викторианского здания.

Мужчина молод, у него крепкая грудь, проступает живот. Усы его безукоризненно напомажены, а глаза почти черные. Одной рукой он держится за отворот своего утреннего наряда. Вторую засунул в карман жилета. Ужасно вычурная поза.

За его спиной – трехэтажное здание из кирпича. Наверху есть слуховые окна, а крышу украшает башенка, похожая на трубу. На крыше башенки установлен флюгер в виде петуха. Слева виднеется куда менее изящное крыло. В нем один этаж, нет окон, а вместо лужайки – трава клоками.

Даже без этого крыла в этом месте есть что-то странное. На углу здания висит мертвый плющ. Солнце, отражающееся в окнах, лишило их прозрачности. Фотография напоминает мне картину Эдварда Хоппера «Дом у железной дороги». Говорят, именно она послужила прототипом дома из фильма «Психо». Все три здания выглядят угрюмо, в них чувствуется угроза.

Внизу есть подпись. Доктор Чарльз Катлер позирует у лечебницы «Тихая долина», 1898.

В памяти мгновенно вспоминает эпизод пятнадцатилетней давности. Мы с Вивиан в лесу. Мы читаем гравировку на дне гниющей шкатулки.

Тихая долина.

Я помню, что во мне проснулось любопытство. Видимо, не во мне одной, раз Вивиан пришла сюда за информацией. Она узнала, что Тихая долина – это сумасшедший дом.

Мне интересно, поразилась ли она так, как поразилась я. Я хочу узнать, испытала ли она те же чувства. Сидела ли, моргая и не веря своим глазам, пытаясь понять, как шкатулка с ножницами из психиатрической лечебницы оказалась на берегу Полуночного озера. Билось ли у нее сердце так сильно, как бьется у меня? Дрожали ли ноги?

Шок проходит, когда я перевожу взгляд на следующую страницу. Кто-то провел карандашную линию между двумя абзацами. Скорее всего, это была Вивиан. Она вполне могла бы испортить библиотечную книгу, особенно если нашла что-то важное.

К концу девятнадцатого века в лечении психически больных наметился раскол. В городах лечебницы были заполнены бедняками и нищими. Несмотря на общественный призыв к реформам, пациенты содержались в ужасающих условиях. Персонал больницы, зачастую необразованный и получавший мало денег, обращался с ними просто ужасно. Богатые слои населения искали помощи у врачей, открывавших небольшие частные платные заведения. Эти больницы не контролировались государством и не получали от него помощи. Подобные оздоровительные комплексы (именно так их обычно называли) обычно располагались в сельских угодьях и на отдаленных территориях. Богатые могли отослать беспокойного родственника, не боясь сплетен и скандалов. Они платили хорошие деньги, чтобы «дурных овец» увезли, чтобы о них позаботились.