–
– Это довольно тонкое и изящное, я бы сказал, сооружение. Все – и способ возбуждения детонации для получения сходящейся сферической волны, и способ размещения плутония, компоновка, – тут много тонкостей, остроумия. И этими конструкторскими деталями нельзя делиться ни с кем, потому что можно дойти до очень широкого распространения оружия.
С точки зрения «ведомства Берии», у Харитона грехов было вполне достаточно, чтобы быть до конца жизни в одном из лагерей ГУЛАГа. И дело не только в национальности – преследование евреев с присущим сталинизму размахом началось уже после того, как Харитон и многие его коллеги были прикрыты «атомным щитом», который они же и создавали. Нет, были у семьи Харитона «грехи» и значительней…
Отец в 1922 году был выслан из стран как «идеологически вредный элемент». Он обосновался в Риге. В 1940 году после вступления в Прибалтику советских войск был арестован и отправлен в лагерь, где и погиб.
Мать – актриса. Работала в Художественном театре. Уехала на гастроли в Германию и не вернулась.
Сестра оказалась на оккупированной фашистами территории, что в те времена было серьезным преступлением…
Да и сам Юлий Борисович выезжал в Англию, где работал у Резерфорда. При возвращении домой побывал в Берлине, а там, вероятнее всего, мог встречаться со своей матерью…
В общем, одного из руководителей Атомного проекта любой, даже самый заурядный следователь Берии мог в любой момент обвинить и в шпионаже, и в предательстве Родины.
Не сомневаюсь, что с этим ощущением Харитон жил и работал. Но вспоминать об этом не любил.
Однажды я расспрашивал его:
–
– Конечно. Надо было обеспечить оборону страны. В коллективе ученых была спокойная и напряженная работа. Спайка, дружба крепкая… Хотя, конечно, без сукиных сынов не обходилось… Однажды приезжаю на комбинат, Игорь Васильевич Курчатов пригласил, у него день рождения был. Выпили в компании… А потом один из сотрудников приходит ко мне и говорит: «Если бы вы знали, сколько на вас писали!» Я понял: доносчиков хватало – везде были люди Берии.
–
– Сначала все проблемы решали через Курчатова. А потом приходилось и мне общаться…
–
– Вынужден был… Берия знал, что в нашем деле он ничего не понимает… Он, повторяю, вынужден был выслушивать нас… К примеру, был такой случай. Где-то в начале 50-х годов приехала к нам комиссия по проверке кадров. Члены комиссии вызывали к себе руководителей на уровне заведующих лабораторий. Расспрашивала комиссия и Льва Владимировича Альтшуллера. В частности, ему был задан и такой вопрос: «Как вы относитесь к политике советской власти?» Альтшуллер резко раскритиковал Лысенко, мол, он безграмотный и опасный человек, а власть его поддерживает. Естественно, комиссия распорядилась убрать Альтшуллера. Ко мне пришли Зельдович и Сахаров, рассказали о комиссии. Я позвонил Берии, тот сказал: «Он вам очень нужен?» «Да», – ответил я. «Хорошо, пусть остается», – нехотя, как мне показалось, сказал Берия. Альтшуллера не тронули… Кстати, в присутствии Сталина Берия сразу же становился другим, спесь мгновенно слетала…
–
– Однажды… Меня пригласили в кабинет, там было много народа. Захожу, а Сталина не вижу… Берия как-то засуетился, потом пальцем показывает в сторону. Смотрю – Сталин. Очень маленький человек… Я впервые его увидел, а потому рост его удивил меня… Попросили рассказать о первой бомбе. «А нельзя ли вместо одной большой сделать несколько маленьких?» – спросил Сталин. «Нет», – ответил я. Все были удовлетворены. В общем-то, нам доверяли, потому что никто другой сделать бомбу не мог.
ЧЕТВЕРО ДРУЗЕЙ
Кто они, мои герои?
Ведущий конструктор «Востока», который закрывал люк за Юрием Гагариным перед его стартом в космос.
Главный врач «Скорой помощи».
Директор Театра на Таганке.
Известный на весь мир кинорежиссер.
Что объединяло этих людей? Почему каждый год они встречались 9 мая на Кутузовском проспекте у своего друга, которому остальные трое были обязаны жизнью?
Мне посчастливилось несколько лет быть с ними в праздники и будни, и эти дни остались навсегда в моей памяти и в моем сердце.
А соединила их статья в газете.