Заметим попутно: у большинства остальных женщин бедро устроено несколько иначе, проще, в некотором приближении представляет собой перевернутый усеченный конус. Это тоже неплохо. Особенно если в пределах эстетичности, которые, впрочем, весьма размыты: глаза любящего мужчины видят одно, постороннего – не всегда то же самое, чаще всего – по-другому…
– Вы не возражаете, – продолжила Ника, когда они устроились в Дамасе, – если мы поедем к моей подруге-однокласснице?
– Конечно, нет. Как скажете.
Валентина работала на заводе лаборанткой и жила в своем доме, на земле. Примечательным было то, что с улицы через калитку двухстворчатых деревянных ворот сначала попадаешь в довольно широкий и длинный коридор, образованный заборами соседних дворов. В конце этого замкнутого пространства имелась дверь в поперечной стене, которая и открывалась непосредственно во владения подруги Вероники. Огороженный пустырь был вроде
Валентина во многом являла собой противоположность своей бывшей однокласснице: блондинка, среднего роста; как пишут в брачных объявлениях, приятной полноты; глаза васильковые; рот маленький, губы тонкие; короткие волосы в химической завивке. Жила одна. Родители умерли. Детей не завела. Проверялись: в пустоцветах оказался муж. На лечение махнул рукой: всё равно не исправишь! А как лишился работы в связи с развалом своего треста, последовавшего вслед распаду Союза, он, рабочий-строитель, перебивался случайными заработками, пристрастился к спиртному, а потом и вовсе пропал. Нет, не умер, примкнул к бомжам: пару раз его видели в этой компании на ташкентском базаре на Куйлюке, разгружавшей машину с овощами.
Впрочем, по мужьям, вернее, по их отсутствию, между подругами имеется и кое-какое сходство. Они даже работали в одной бригаде: Валин – монтажник, Никин – сварщик. Сварной, как между рабочими зовется этот специалист, в первой же волне исхода русских из Республики Узбекистан увез жену и маленького сына в Россию. Но в начале 1990-х тамошняя ситуация была не лучше узбекистанской: промышленное и гражданское строительство от государства переживало стагнацию, а негосударственное и частное еще пребывало в зародыше. В коммерческих же делах он, в отличие от жены, не сумел себя найти. Опять-таки алкоголь – вечный спотыкач для русского человека, где бы он ни родился, где бы ни вырос. Обманчивый и мнимый спаситель при невзгодах. А на деле – пагуба. К тому же связь с женщинами, так же идущими ко дну жизни. И однажды Вероника, жалевшая в нем человека и родителя своего Ромы, не раз прощавшая ему загулы и похождения, – однажды она вконец осознала, что лучше быть одной и самой растить сына. К тому времени она уже была офисным менеджером. А начинала в Екатеринбурге продавцом с лотка. Она, имевшая после окончания Ташкентского пединститута 10 лет работы в Алмалыке учительницей русского языка и литературы. И вот Вероника Захаровна Краснова, заместитель гендиректора компании по работе с оптовыми покупателями, в очередном отпуске, на Родине, в Узбекистане, у мамы. И Фархад Асхадович вдруг, совершенно нежданно-негаданно, вернулся в ее жизнь. И не в давних и наивных мечтах девчушки, но в текущих реалиях взрослой женщины. В которой, впрочем, если имелся бы прибор по высвечиванию внутреннего мира, можно было бы увидеть душу той самой девочки пионерского лета 30-летней давности.
Валя усадила гостей за круглый стол образца 50-х годов, массивный и тяжелый. Улучив момент, зашла за спину мужчины и сделала подруге знак в сторону двери.
– Я поставлю чайник, – сказала хозяйка и направилась к выходу.
– А я помогу, если что надо принести, – поднялась Ника и улыбнулась Фархаду Асхадовичу. – Мы мигом…
– Знаешь, случилось непредвиденное, – начала Валя на кухне. – Меня вызвали в вечернюю смену вместо заболевшей Наташи. Через полчаса я должна уходить.
– Как?! – в восклицании Ники были и удивление, и разочарование, и тревога. – Каким образом?! Прислали кого-то? У тебя же нет телефона.
– У нас же пейджеры! Еще с прошлого года! Сообщения посылают… Ну, ты чего испугалась-то?
– Чего мне пугаться! Просто неловко. Придется извиниться. Он, конечно, поймет. И все-таки…