Моя прекрасная убийца [Сборник]

— Странные пятна, — проговорил я и проницательно глянул на нее.

— Что это значит — странные? — спросила она. — Ничего странного. Это кровь. Моя племянница порезала палец, когда укладывала чемодан, и…

— Вы сами видели?

— Нет, она так мне сказала.

— В универмаге «Вайнгеймер» сегодня утром обнаружен труп мужчины, который был заколот, — сказал я тихо. — Его убили в субботу. Ваша племянница была с ним знакома. Больше того, он даже носил ее фотографию в бумажнике. Судя по показаниям свидетелей, она последняя виделась с ним. Мы располагаем ее письмом к нему, которое не назовешь очень уж ласковым. И вот мы находим кровь на рукаве ее костюма. Фройляйн Майзельбах, что вы можете сказать обо всех этих странных совпадениях?

Более идиотского начала для разговора просто невозможно было придумать, в чем я тотчас же и убедился. Глаза фройляйн Майзельбах расширились. В них отразился ужас. Она побледнела как мел и стала медленно пятиться, пока не достигла стены рядом с открытой дверью на кухню. Прислонившись к ней, она взирала на меня, как на господа бога, собственной персоной сошедшего с небес, не в состоянии вымолвить ни слова. Из ее раскрытого рта вдруг вырвался протяжный стон, и не успел я ее поддержать, как она поехала по стене, потеряв' сознание. Голова ее пришлась как раз на голубой кокосовый коврик перед дверью.

— Что же ты за скотина такая безмозглая! — в сердцах сказал я себе и, глядя в зеркало, выразительно повертел пальцем у виска. Затем осторожно перешагнул через бесчувственную фройляйн Майзельбах, быстро прошел на кухню, намочил под краном полотенце и положил ей на лоб. Она довольно скоро пришла в себя, и я помог ей подняться. Она беспрекословно дала отвести себя на кухню, где без сил рухнула в кресло.

Только теперь я смог хорошенько разглядеть ее. Густые седые волосы, падающие на лоб, маленький курносый нос в крупных порах. Крошечный ротик, губы бантиком. Узкий разрез водянистых глаз, окруженных сеточкой морщин. Полные руки подрагивают на коленях.

— Извините, ради бога, — сказал я торопливо. — Я не хотел.

— Моя племянница не могла… — шепотом произнесла она и запнулась. — Нет, она не могла это сделать!

Я сел в кресло напротив.

— Хм… А вы знали Альфреда Ладике?

— Альфреда Ладике? — переспросила она и покачала головой. — Это что лее, тот…

— Да, убитый.

— Нет, — сказала она. — Франциска… Моя племянница никогда не упоминала этого имени.

— Она не изменилась в последнее время? Может быть, стала более скрытной, чем раньше? Или волновалась? Беспокоилась?

— Нет. Немного нервничала — это верно, но сами понимаете— она не была в отпуске больше года. И потом такая нагрузка — курсы английского по вечерам, дважды в неделю до половины одиннадцатого. Она ведь хотела вырваться оттуда. Я имею в виду универмаг. Хотела сменить профессию.

— У нее есть друг?

— И не один — целая компания. И друзья, и подруги. Собираются на вечеринки, или ходят на дискотеку, или ездят купаться. Масса занятий! Но если вы имеете в виду что-то серьезное и прочное — нет. Я бы, разумеется, знала об этом.

— В отпуск она поехала одна?

— Да, — кивнула фройляйн Майзельбах.

— А куда?

— Я дам вам адрес, — сказала она.

— Можно взглянуть на комнату вашей племянницы? — спросил я.

— Это необходимо?

— Да, — сказал я. — Правда, у меня нет ордера на обыск, но я получу его, если вы будете настаивать.

— Какой ужас! — вздохнула она. — Какие жуткие слова — криминальная полиция, убитый, ордер на обыск…

— Пожалуйста, не сыпьте мне соль на рану, — сказал я. — Бывают минуты, когда мне хочется пойти в билетные контролеры.

— Что же, пойдемте, — пригласила она. — Но вы не найдете ничего, что могло бы бросить тень на мою племянницу. Девочка никому не причиняла зла.

Пока мы шли по коридору до комнаты Франциски, она не прекращала причитать:

— Надо же! Ведь я же хотела уйти! Если бы я ушла из дома на пятнадцать минут раньше, вы бы не увидели жакет. Я собиралась отнести его в химчистку.

Я ничего не ответил.

Комната девушки оказалась на удивление хорошо обставленной. Светлая шведская мебель с однотонной обивкой, низкий круглый стол, книжные полки, на которых царил милый беспорядок. Картинки и безделушки — в изобилии, но ни одной безвкусной. На небольшом письменном столе — несколько книг.

— А где спит ваша племянница? — спросил я.

— Рядом!

Фройляйн Майзельбах провела меня в узкую комнату, где стояли кровать, шкаф и комод. Над кроватью висели репродукции: «Арлекин» Пикассо, «Тигр» Марка. В рамочке— изречение Тагора: «Я спал и мне приснилось: жизнь — это радость. Я проснулся и увидел: жизнь — это долг. Я принялся за работу и вижу: долг — это радость». Или что-то в этом роде.

Ну да, ведь ей всего двадцать лет. В этом возрасте подобная ерунда кажется такой глубокомысленной! У меня вдруг возникла странная ассоциация — я вспомнил Фауста в комнате Гретхен: «Это дитя превзойдет невинностью любого ангела!»