Моя прекрасная убийца

— Можно составить вам компанию, фройляйн? — спросил я, сопровождая ее к выходу. Молодой человек, сидевший через два стола, сделал такую физиономию, будто разжевал перечное зернышко. Мне было его жаль, но я выполнял свой долг. Хотя, надо сказать, выполнение долга доставляло мне немалое удовольствие.

— Можно, — сказала она, прищурив свои серые глаза и высоко задрав подбородок, потому что была почти на голову ниже меня. — Но вам придется делить эту милость с полдюжиной других!

— Ах, боже мой! — сказал я. — О сольной партии я и не мечтал.

— Дело в том, что у нас уже составилась компания, хотя я здесь недавно, — пояснила она, не заметив маленькой дерзости. — Мы собираемся у лодочного причала рядом с пляжной террасой. Приходите, вам будут рады.

— Искренне вам благодарен! — сказал я.

— Пока. До встречи! — бросила она и направилась к себе в номер.

— Пока, — сказал я. — Но мне туда же!

— Вот это да! — сказала она, потому что выяснилось, что наши комнаты как раз напротив. — Вот это да! Приезжает из Гамбурга, сидит за моим столом, номер прямо напротив моего — просто как по заказу!

— Да, — сказал я, — забавно, правда? И это при том, что ваш жених просил меня проследить за вами как можно незаметнее.

Она рассмеялась.

— Который? — спросила она. — У меня ведь только в Гамбурге семь.

— Номер пятый, — ответил я со всей непринужденностью, на какую был способен, хотя в горле у меня пересохло. — У которого уши торчат.

— А, это Ойсебиус, — сказала она. — Он всегда был ревнивцем!

С этими словами она исчезла в своей комнате, а я вошел в свою, чтобы взять плавки, полотенца и мазь для загара. Однако первым делом сел на кровать, чтобы перевести дух.

Да. Это была не просто самая очаровательная из преступниц, но и самая талантливая лицедейка из всех мне известных. Какой актерский дар! Какое самообладание! Или… Может, она заколола Ладике в состоянии аффекта? Не помня себя? Такое бывает. Я об этом читал и слышал. Человек, совершив преступление, совершенно ничего не помнил. Своего рода шизофрения, вызывается невыносимым эмоциональным потрясением. Я вдруг вспомнил безумный рассказ Стивенсона о докторе Джекиле и мистере Хайде.

Над морем сияло ослепительное солнце, доносился смех, тарахтение моторной лодки. Где-то на другом берегу бухты подавал голос мул. На перилах моего балкона сидела огромная яркая бабочка. Она медленно разводила крылья и складывала их, разводила и складывала…

Я решил не упускать девушку из вида. Ни на миг. Компания, которой я был представлен и которая меня радушно приняла, состояла из одиннадцати молодых людей. Я был двенадцатым, вероятно, самым старшим из них и наверняка единственным, кто не просто ради развлечения сидел на песке под соснами, купался и смеялся, не прекращая тараторить на самых немыслимых языках. В компании было семь мужчин и пять женщин, считая меня и Франциску Янсен. Франциска оказалась самой милой и веселой из дам. Англичанка, брюнетка с длинным лицом и большими зубами, худая и насмешливо-самодовольная, что не редкость среди бриттов, вскоре положила на меня глаз, заявив, что я «а nice fellow» (что нимало меня не тронуло). Еще была рыхлая француженка, которая все время сидела на корточках и непрерывно курила, подставляя солнцу то одну, то другую по-детски пухлую ляжку. Те планомерно превращались в некоторое подобие вареных сосисок, приобретая красно-коричневый цвет. Две дамы из Австрии приехали со своими дружками, но не придавали этому особого значения и флиртовали так, что чертям было тошно, то с тихим юношей из Восточного Берлина, похоже, очень смышленым малым, то с одним из англичан. Молодой берлинец при каждом удобном случае принимался читать книгу под названием «Психоанализ экзистенциальной философии».

Сартр гордился бы таким учеником.

Франциской Янсен был увлечен прежде всего тот юный чех, которого за обедом столь огорчило мое появление. Симпатичный, загорелый парень, в профиль чем-то напоминавший Петрушку, он бегло говорил по-английски, по-французски, на местном наречии и по-немецки. Он не мог понять только австрийцев, когда те переходили на диалект. И плавать, к сожалению, тоже умел не особенно, так что я просто уплыл от него с Франциской. Англичанка какое-то время держалась рядом, но затем отстала, и мы с Франциской оказались наедине, вдали от всех. Вода была чудесная.

Я немного проплыл на спине рядом с моей очаровательной преступницей и заметил:

— Как хорошо… Хочется остаться тут навсегда и не возвращаться в суету будней.

— Не знаю, — сказала она. — Я всегда радуюсь, когда возвращаюсь домой и вижу коллег по работе…

— И Ойсебиуса с торчащими ушами? — спросил я.

— А также остальных шестерых, — засмеялась она, плеснула мне в лицо и нырнула, появившись снова метрах в десяти.

— Эй, вы, гамбуржец! Догоните меня! — крикнула она и поплыла кролем к берегу так, что только брызги полетели.

Я ринулся за ней. Плавала она прекрасно. Но метров за тридцать до скал я ее догнал.

— Кто финиширует первым, получит право на поцелуй! — крикнул я, поравнявшись с ней.

— На Рождество! — парировала она.