Моя прекрасная убийца

Биддл-Джонс жил на Фицуилльям-стрит на втором этаже большой виллы с балконом и коваными решетками на окнах.

Чем ближе они подходили к era дому, тем радостней делался Биддл-Джонс — будто моряк, возвращающийся в родной порт после долгого плаванья.

Они расположились в уютной гостиной, обставленной очень хорошо, но немного на женский лад.

Биддл-Джонс позаботился, чтобы бокалы не пустовали, и продолжал свой рассказ:

— Профессор Силидж-Бинн всегда был слегка эксцентричным. Наверное, это идет от воспитания. Когда я только начал работать у него ассистентом, эти странности доставляли мне немало неприятностей. Так, например, он все время ходил в каком-то желтом облачении — словно буддийский монах. И даже по улицам!

Все, что напоминало о западной культуре, он с презрением отвергал. Из-за этого, естественно, нажил массу врагов. К своей исследовательской работе относился с каким-то благоговением. Когда он публиковал какие-нибудь результаты и торжественно заявлял, что нашел способ культивировать этот гриб в лаборатории и получать споры, многие просто смеялись над ним.

Постепенно он все больше и больше сходил с ума. Буквально помешался на своей работе. К тем, кто его критиковал, стал питать такую ненависть, что это переходило все границы. Видимо, он и в самом деле уже был душевнобольным.

Биддл-Джонс снова налил всем выпить, посмотрел на часы и удобно расположился в кресле.

— К этому времени, — продолжал он, — я начал замечать у профессора признаки самой настоящей мании преследования Иногда он вел себя вполне разумно, потом опять становился ранимым и восприимчивым, как мимоза. Показательнее всего, однако, было то, что он начал избегать всяких контактов с людьми. Тогда же принялся развивать свои странные теории. Доказывал, что западный мир не выполнил задачи, стоявшей перед ним. Мы, дескать, забыли о своем долге перед слаборазвитыми странами, причем Силидж-Бинн имел в виду как раз свой страстно любимый Восток. По его словам выходило, что забота о будущем человечества — отныне дело исключительно Востока. Как-то, помню…

Теперь на часы поглядел уже Джоселин.

— Мне просто невероятно жаль, — перебил он рассказчика, — но я прямо сейчас должен уйти. Не могли бы вы рассказывать покороче? Я тоже хотел бы дослушать конец этой истории.

Биддл-Джонс виновато поглядел на него.

— Простите, — пробормотал он, — вы совершенно правы. Это такой противоречивый и яркий человек, что за пять минут его просто не опишешь. Но я попытаюсь изложить главное. Однажды он испросил права прочитать открытую лекцию. Такое у нас всегда бывает большим событием. Слушать открытую лекцию приходит весь цвет университетской науки. Самое скверное было то, что профессор заранее размножил текст своей лекции и позаботился, чтобы он окольным путем попал в газеты.

Джоселин так и подался вперед.

— Вот, значит, в чем было дело! — сказал он. — Я из недомолвок и не понял тогда — что же он затевал?! Но мне так никто толком и не объяснил. Все как в рот воды набрали.

— Вас это удивляет? — осведомился Биддл-Джонс. — Действительно, мог выйти просто отвратительный скандал. Потому и не рассказывали, чтоб не афишировать.

Он повернулся к Джаггеру и Брайони.

— Представьте себе, Силидж-Бинн собирался обвинить всех сколько-нибудь именитых ученых университета в том, что они присвоили результаты его исследований. Самое страшное обвинение, которое только можно бросить ученому! Но это еще не все… Он собирал всякие слухи, ненароком сказанные слова и прочую чепуху, а потом по-своему интерпретировал и создавал искаженную картину.

— У вас, случайно, не сохранился текст этой лекции? — спросил Джоселин.

Биддл-Джонс снял очки, тщательно протер стекла и близоруко сощурился.

— Нет. По счастью, я вовремя заметил, что он затевает. Я собрал Фармило и других посоветоваться, как нам поступить. Затем мы поставили в известность ректорат. Лекцию решено было перенести. Объявили, что это сделано по причине внезапного нездоровья профессора, а потом ее и вовсе отменили.

А тем временем мы показали старика врачам. Разумеется, он наотрез отрицал, что имел намерение прочитать такую лекцию, говорил, что в первый раз видит текст, переданный в газетах. И все же ему пришлось оставить университет и удалиться на покой.

Биддл-Джонс снова водрузил на нос очки и обвел всех взглядом, как будто желал удостовериться, что за это время никто не исчез.

— Вероятно, правильнее будет сказать так: это я посоветовал ему уйти в отставку, — продолжил он. — Я убедил его, что вокруг — одни враги, которые только и смотрят, как бы украсть его открытия, а его самого дискредитировать. Правда, убедить его в этом не составило особого труда. Он очень кстати получил как раз в это время премию от одного американского научного общества. Так что в финансовом отношении был обеспечен. Кроме того, мне кажется, что одной премией дело не ограничилось. Он по-прежнему получает от них какие-то деньги.