Итак, он один из самых могущественных людей в Англии. С его мнением вынужден считаться сам принц-регент. Закрыв глаза, она потерла виски.
— Болит голова? — с участием спросит Стивен.
— Самую чуточку. Джессика слишком туго уложила волосы. — Розалинда вытащила заколки и привядшие хризантемы. Когда распущенные волосы упали наконец широкой волной на плечи, она с облегчением вздохнула. — К тому же у меня такое ощущение, будто я каким-то чудом оказалась в легенде о царе Кофечуа и нищенке[5]
.Его лицо потемнело.
— Я не царь, а ты не нищенка.
— Как сказать. — Она стала расчесывать волосы пальцами, стараясь, чтобы они лежали как можно свободнее. — Если джентльмен женится на актрисе сомнительного происхождения, это уже скандальная история, а если такое случается с герцогом, это уж нечто неслыханное. Все будут считать меня типичной охотницей за состоянием, а на тебя будут смотреть как на сумасшедшего.
— А что особенного в нашей женитьбе? — резко сказал он. — Ты была воспитана в семье джентльмена, который избрал карьеру актера. По своей речи, манерам и утонченности ты настоящая леди. Каждый, кто знаком с тобой, подтвердит это. Мне же он будет просто завидовать и, уж конечно, не примет за сумасшедшего.
Что это, наивность? Уверенность, что повсеместно оказываемое ему почтение будет простираться и на нее даже в его отсутствие? С горькой иронией она подумала, что в краткосрочности их брака есть по крайней мере одно преимущество — хотя его мир и не примет ее, ей недолго придется терпеть это унижение.
Но в конце концов, разве это важно? После того как ужасное предсказание доктора сбудется, она сможет вернуться к своим. Между тем…
— Скажи, чего ты хочешь от меня, Стивен? Каковы общественные обязанности герцогини? Он был явно изумлен.
— Я хочу, чтобы ты была моей женой, Розалинда. Моим другом. Моим компаньоном. Моей госпожой. Что до твоих общественных обязанностей, то тут все зависит исключительно от твоего желания. Хочешь — занимайся ими, хочешь — нет, твоя воля. Если хочешь, я представлю тебя при дворе. Если ты не хочешь даже заходить ни в один фешенебельный салон, никто тебя не будет принуждать. Выбор за тобой, только за тобой.
Казалось, он предлагает самое простое решение, но она ему не поверила.
— Твой титул накладывает на тебя определенные общественные обязанности. Есть, вероятно, много людей, которые от тебя зависят.
— А как ты думаешь, почему я убежал? — спросил он с нескрываемой горечью.
— Неужели это так ужасно — быть герцогом? Подавляя эмоциональный взрыв, он сказал:
— Унаследовав два года назад титул, я понял, что гораздо приятнее быть герцогом, чем наследником. Теперь и могу делать почти все, что захочу. Могу даже какое-то время вести себя как всякий обычный человек.
— Тебе понравилось быть мистером Ашем? После недолгого колебания он спокойно произнес:
— Я никогда еще не чувствовал себя в такой степени самим собой. Никто не имел обо мне заранее составленного представления, не ожидал, что я буду вести себя так-то и так-то и говорить то-то и то-то. Я чувствовал себя как освободившийся от пут сокол.
Его предыдущее высказывание заинтересовало ее.
— Ты сказал, что быть наследником гораздо хуже, чем герцогом. Почему? Он посуровел.
— С того самого мгновения, как я сделал свой первый вдох, я был маркизом Бенфилдским. Вся моя жизнь была только приготовлением к высокому положению, которое мне предстояло занять. Будущий герцог не может плакать, потому что расстроен, потому что его побили. А взбучку получает достаточно часто. Он избегает всего, что его недостойно — в частности, не общается с детьми не аристократов. Он должен первенствовать в учебе и спортивных играх. Не имеет права жаловаться, если к нему пристают старшие ребята. Никогда не уклоняется от выполнения долга, не извиняется перед низшими, то есть почти ни перед кем. Он чтит короля, даже если это дурно воспитанный выскочка из так называемой Ганноверской династии. Он выбирает свое окружение среди себе подобных. А женится… — Стивен резко оборвал свой негодующий монолог.
Она посмотрела на него, изумленная:
— Но это звучит ужасно.
Он стал бессознательно растирать живот под самой грудной клеткой — это было несомненным признаком боли.
— Ты еще убедишься, что воспитание укоренилось во мне недостаточно глубоко. Отец был просто в бешенстве от того, что я придавал не слишком большое значение герцогскому титулу. Он считал меня излишне мягким. Упрекал в недостатке достоинства. — Стивен иронически улыбнулся. — Я не отвечал и не отвечаю его критериям.
И все же многое из того, чему его воспитывали, укоренилось достаточно глубоко. Неудивительно, что Стивен умеет так хорошо скрывать боль. Если бы не его врожденная порядочность, чувство справедливости, он и в самом деле мог бы превратиться в чудовище, каким, по-видимому, был его отец.
— Предусмотрена ли в кодексе поведения герцога любовь? — спокойно спросила она. Он перевел взгляд на окно.