Моя прелестная роза

— А если твоя сестра выйдет замуж за Саймона Кента или другого актера, они смогут продлить существование «Атенеума» до середины столетия. Возможно, у них будут дети, которые продолжат их дело. — Он задумчиво улыбнулся. — Хотя я и не смогу увидеть все это, мне очень нравится идея создать театральную династию Фицджералдов.

— О, Стивен, это и в самом деле самая замечательная идея, о какой мне приходилось слышать, а ты самый замечательный человек! И не только потому, что ты так неслыханно щедр. — Она крепко обняла его. — Ты увидел в Томасе и Марии не просто пару провинциальных бродячих актеров, едва сводящих концы с концами. Ты разглядел и их благородство, и их талант, и высокие мечты. — Она взглянула на него со слезами на глазах. — И даже решил помочь им претворить эти мечты в явь.

Посмотрев на ее поблескивающие волосы, на гибкую женственную фигуру, он вдруг вспомнил о той испуганной девочке, которая собирала объедки на набережной.

— Они спасли тебе жизнь. Не подбери они тебя тогда, с тобой случилось бы нечто ужасное, а ведь Мария и Томас были молоды, бедны и необеспеченны. И все же взяли тебя и стали твоими любящими родителями. — Он ласково обхватил ее лицо руками. — За это я с радостью отдал бы все, что у меня есть, до последнего пенни.

— Театра будет вполне достаточно. — Смеясь сквозь слезы, она подняла лицо и поцеловала Стивена, сказав этим поцелуем то, чего не смогла бы выразить словами. И он поцеловал ее в ответ. Желание, которое в нем медленно накапливалось, вдруг превратилось в огненно-жгучее стремление схватить ее в объятия, заласкать так, чтобы она никогда в своей жизни больше не испытывала страха.

Оторвавшись от его губ, она хрипло сказала:

— Поехали домой. — Ее глаза потемнели почти до черноты, а губы слегка припухли от желания.

— Чуть попозже. — Он хотел ее прямо сейчас. Накануне ночью он был слишком измучен болью, чтобы желать близости. С каждым днем он чувствовал, что ему все хуже. Надолго ли хватит у него сил, чтобы предаваться любви? Может быть, ему следует считать не только оставшиеся дни, но и каждое их соединение?

В горячем нетерпении он прижал ее к стене костюмерной. Длинный камзол Генриха упал с крючка на пол. Его губы нашли ее губы, а широкая грудь с такой силой прижала заткнутый за корсаж букет, что все вокруг наполнилось горько-сладким запахом. Она изумленно выдохнула воздух, но ее язык уже нетерпеливо ласкал его язык, а бедра со всей силы льнули к его паху.

Он положил руку на ее полную грудь. Грудь волновала его своей женственностью, напоминая лакомый спелый плод.

А ведь она могла умереть от голода или какой-либо болезни. Какое-нибудь чудовище в человеческом облике могло совершить над ней отвратительное надругательство.

Просто невыносимо думать, что он мог так никогда ее и не узнать.

Ему вспомнились стихи Эндрю Марвелла:

Принадлежи нам мир и время…

Но времени у них нет. Быстро пролетают и часы, и дни. Он опустил руку вниз, к заветному месту между ее ногами. Она застонала и, просунув руки под его камзол, стала гладить его спину.

Я чувствую: за мною вслед

Несется колесница лет…

Он поднял ее юбку и нижнюю одежду и нащупал рукой то место, где со всей силой бился пульс жизни. Ее глаза закрылись, голова откинулась на королевское одеяние, в то время карего рука ритмично ласкала кусочек плоти, сгусток чувственности.

Могила холодна, пуста,

С устами там не слить уста…

Может быть, и так. Но пока он жив. Живо все его тело: кости, жилы и кровь.

Он расстегнул бриджи и вошел туда, куда так стремилась его тугая плоть.

Он жив. Живы его ум, душа, живо его мужское начало.

Она глубоко вздохнула. Он остановился на миг, устыдившись своей грубой спешки.

Могила холодна, пуста…

Он чувствовал, что потерял самообладание. Когда он с Розалиндой, его просто переполняет жизнь. В следующий миг он вновь глубоко погрузился в нее.

Она издала какой-то хриплый грудной звук, ее руки так и вцепились ему в спину.

С устами там не слить уста…

[7]

Но здесь они целуются, повинуясь дикому, первозданному инстинкту. Его жена, его подруга, чей образ запечатлелся в его душе, если, конечно, у него есть душа. Все сильнее разгорается страсть, превращаясь во всепоглощающее пламя, Жив. Жив…

Она громко вскрикнула. Он прижал лицо к ее волосам и прижал бедра к ее податливому телу. Ее зубы вонзились в его плечо, она вся содрогалась. В нее потекла жизнь, таинственная и щедрая. Маленькая смерть, перечеркивающая его бытие и на короткое время соединяющая его с нею. Жизнь по ту сторону жизни.

Но вот он снова одинок. Одно цельное существо распалось надвое.

Он крепко прильнул к ней, с трудом переведя дыхание. Его закрытые глаза усугубляли жаркую чувственность, словно растворенную в воздухе.

Так мало времени остается, молча сокрушался он. Так мало времени…