Другая почти соглашалась, поясняя, что история семьи должна быть понята без наличия в ней отца, ибо его с рождения считали «мертвеньким» и обходили подарками и подачками, как будто его не существовало в природе, как будто вместо него была черная большая дыра.
Одна говорила: да, он черная дырка, но в его существовании заключается смысл, смысл, который позволил ему дать нам жизнь — и поэтому он отправная точка, наше начало, и люди будут судить и оценивать нас в сравнении с ним.
Другая, пытаясь понять, что для нее значит отец, взяла в библиотеке внушительный философский трактат со множеством слов, начинавшихся с
Мать переводила философские изыскания дочерей на простонародный язык:
— Сколько не упрашивай урода, он не ответит вам ничего! Кто знает, что там у него в голове, вон кочан какой огроменный! Кричим-кричим, ссым в глаза — а ему все божья роса.
— И зачем только такие рождаются? — обращалась мать к дочерям и пинала А-ма ногой.
Он, как бы не замечая, продолжал смотреть телевизор.
Разозленная тем, что он молчит, жена целилась в А-мову голень.
Он вскрикивал от боли, с укором взглядывал на нее и уходил на лестничную площадку курить.
А иногда мать говорила:
— Не удивлюсь, если окажется он маньяком каким-то, вон какой узкогубый, а все узкогубые — лживые мужики… или гомик пассивный, не знаю уж какие гомики существуют на свете, но что пассивный — эт точно!
И заключала:
— Тряпка, безвольная тряпка, бесполезный, не нужный никому педераст.
Когда на следующий день дочь позвонила отцу и спросила, нужно ли купить похоронный венок, отец заявил, что ничего покупать он не будет. Раввин сказал ему, что как старший сын, он должен будет играть на церемонии главную роль.
— Раввин сказал, что в соответствии с еврейским обычаем, на мне разрежут рубашку — но у меня нет денег ни на запасную рубашку, ни на памятник, ни на цветы.
Когда дочь предложила заплатить за все, что надо, сама, отец ответил: «не надо ничего делать; у меня денег нет, а какой спрос с таких нищих как мы», а на ее слова «показал бы нам, как вести себя при смерти родителей, чтобы мы и тебя потом похоронили достойно» — промолчал.
Предчувствовал ли он свою собственную скорую смерть?
Потом были похороны, на которых растерянному — все внимание было обращено на него — отцу раввин надорвал справа рубашку, и родственники, стоящие по краю могилы, кидающие землю в прямоугольный мерзлый проем. В последний момент он отказался прочитать поминальный Кадиш — «я не знаю, какие слова» — и тогда старшего брата бесшумно и быстро, чтобы не вызвать скандала, сменил средний брат.
А на поминках разговоры его обтекали и он сидел, не замечаемый никем, обходимый молчанием и сам молчалив.
«Не чихал и не кашлял — он у нас мертвеньким родился».
Эту буйную, симбиозную пару нашли лишь через неделю.
Поскольку своим неуемным поведением они отторгли от себя и старшую, и младшую дочь, а мать в конце жизни неожиданно переняла телефонную манеру отца и вместо того, чтобы поднимать трубку, начала прослушивать мессиджи, дочки, обидевшись, лишь оставляли им подробные сообщения на автоответчике, не подозревая, что родителей уже нет.
Позже именно дочерям пришлось восстанавливать картину событий, причем младшая, исходя из собственных заключений, сказала, что всего вероятнее, что мать прибила тяжелым торшером отца и сама схватила инфаркт, недаром у него весь лоб рассечен; старшая же, у которой был более обширный жизненный опыт, сказала, что, скорее всего, их мать где-то дня три назад умерла, а отец, стесняясь привлечь внимание к себе, ни в полицию, ни доктору не позвонил, и остался доживать свои тихие дни в их общей квартире, где и разбил лоб, потянувшись за сухарями на полке, а потом просто решил умереть, не выходя из квартиры, не прикасаясь к еде, рядом с телом жены.
У каждой был свой образ отца.
Мистер Эспозито
Я стоял у газетных полок в безупречном темно-синем костюме, обороняясь от сыплющейся серой пыли, следя, чтобы отвратная копоть не попала на белоснежность манжет. Вставленные в уголки воротничка расправители с выгравированным названием модного магазина; волосы, закрепленные лаком; аккуратный, с аристократическими замашками автор, вступивший в должность библиотекаря в юридической фирме; строгой выучки, прямой спины, прекрасного петербургского воспитания, тридцати шести лет.
На нижнюю полку газеты не помещались, и я присел, стараясь не перевести стрелок брюк на нехоженый путь, не поставить зацепки, и принялся перекладывать излишек экземпляров на самый верх, приводя время в порядок, глазами следя за чехардой дат.