Моя профессия спаситель (СИ)

Сон оказался ярким, подробным и детализированным настолько, что Ани жутко хотелось его досмотреть, она даже обмирала, понимая: он вот-вот закончится. С чего все началось, Сатор не помнила, а, может, тут и не было никакого начала. Просто появился жирный до невозможности лоснящийся котище даже не черного, а иссинено какого-то цвета. Животина повела неправдоподобно белыми усами, мяукнуло сердито и заявило: «А вот я настоящий!». Ну и принялось вылизывать-то, что предпочитают вылизывать коты.

Следом явилась гоблинка, закружилась в совершенно бешеном танце — цветастые юбки так и разлетались, волновались, бесчисленные косички стелились змеями следом, мелькали узкие пятки. Никакой музыки не было, гоблинка держала ритм, щелкая пальцами и эти щелчки совершенно не гармонировали с мельтешением юбок, но удивительно с ними сочетались. А потом цветы с подола взлетели бабочками и осыпались спелой ненормально яркой клубникой, которая тут же лопнула и из нее повалились клубки червей.

Самое странное, всех ползающих и склизких Анет боялась до самого настоящего визга, но эти черви не вызывали никакой брезгливости: слишком уж они были яркими, пушистыми, толстенькими, с прозрачными крылышками — точь-в-точь новорожденные драконята.

Но исчезли и черви, а вместо танцующей гоблинки появилась рыжая красотка-докторица. Она сидела перед старинным трюмо, будто бы спиной к Ани, но Анет знала: врачиха ее прекрасно видела. Рыжуха примеряла тоненькие колечки, перстни, солидные кольца — по нескольку штук на каждый палец, а из-под них по бледным кистям рук стекали струйки крови. «А что поделаешь? — вздохнула красавица. — Жизнь вообще не слишком справедливая штука». И мир взорвался метелью белых листов, бросил их охапками в лицо Сатор. Перед глазами промелькнуло написанное четко, жирно: «Жалоба!»

«Милая девушка, — лукаво подмигнул за бумажной вьюгой следователь Май, — ну разве так можно, милая девушка? Эдак вы браслетки не найдете!» И Ани прекрасно поняла, про какую браслетку идет речь. Ей на день рождения подарили куклу: фарфоровую, с настоящими волосами, а если ее положить на спину, то кукла закрывала глаза. Но, главное, пухленькое запястье украшал серебряные цепочки с филигранными цветочками и почти настоящими камушками. Замочек украшения лопнул и браслет потерялся.

«Вот так-то, милая девушка!» — ухмыльнулся полицейский, швырнув в Сатор горсть заколок, украшенных незабудками с сапфировыми середками. «Ну а ты-то настоящая?» — презрительно спросил черный котище голосом дядюшки Лангера.

Сатор села на постели, отшвырнула одеяло — вдруг показалось, что оно тяжелое, совершенно каменное, душащее. С силой растерла лицо, отбросив за спину мочалку спутанных волос, выдрала пальцы из паутины прядей.

За окном нехотя разгорался жиденький, серый, совершенно осенний рассвет. По стеклу лениво сползали жирные дождевые капли. В комнате было холодно, как в склепе и когда Ани ноги на пол спустила, показалось, что в ледяную воду их сунула.

Вот так: вчера еще лето жило, а сегодня уже осень.

Анет прошлепала босыми пятками в ванную, свет включать не стала. Полумрак еще как-то примирял ее с этой квартирой, не до конца, нов се же. При свете же нелдеровское жилище даже не гостиничным номером выглядело, а… Ну будто бы Сатор забралась в чужой дом, переночевала, не спрося разрешения у хозяев. Квартира выпихивала ее, не принимала и, кажется, хотела только одного: чтобы ее оставили в покое до возвращения хозяина.

Ани поплескала в лицо холодной водой — вроде как умылась. Оперлась о раковину, разглядывая собственное едва различимое отражение. Попробовала расчесать рукой шевелюру — без толку, понятно, пряди путались в пальцах прилипчивыми щупальцами, заставляя выдирать целые клоки волос.

— Бараш, — констатировала Анет, — ба-ра-шек. В точку.

Не глядя, на ощупь, нашарила кайреновскую бритву и, скрутив гриву в жгут, принялась пилить его чуть пониже затылка. Волосы сопротивлялись, резались туго, даже, кажется. Повизгивали злобно, но Сатор была настойчива.

* * *

Папиного старинного приятеля Ани иначе, как дядюшка Омус не звала и даже фамилию его вспомнила с трудом. И только потому, что пришлось: ну не называть же почтенного профессора именем плутоватого сказочного лиса, да еще при посторонних.

Откуда такое прозвище взялось Сатор не помнила, если вообще знала. На лисицу профессор никак не походил. Впрочем, на светило такой малоаппетитной науки, как паразитология, тоже. Анет представлялось, что паразитолог просто обязан на червя походить: длинный, тощий. Господин же Сигер напоминал пончик: маленький, кругленький и сахарной пудрой посыпанный, потому как седой совершенно, с шикарными белыми бакенбардами и усами.

— Ну что ж, коллега, — прогудел профессор, приподняв густющую бровь, выпуская монокль из глазницы — окуляр повис на цепочке, закачался заправским маятником. — Конечно, предстоят еще исследования. Надо посмотреть, посмотреть…

— Да что, вы, не нужно ничего, — смутился этнограф со странным прозвищем Саши, кажется, успевший за прошедшие сутки набрать еще больше желтизны.