Моя профессия спаситель (СИ)

Оказывается, визиты в полицию способствуют не только развитию некоторой дезориентации, но и амнезии. По крайней мере, о том, что ее дядюшка дожидается, Анет забыла начисто. И не сразу вспомнила, зачем сама же его об этом просила и на кой велела цветы купить. А вспомнив наконец, не без труда переборола желание послать к хаосовым тварям и родственника, и букет, и саму идею, еще совсем недавно казавшуюся такой дельной. В конце концов, не зря же она столько раздумывала, стоит ли старикам вообще о существовании друг друга напоминать. Но ведь и сам Лангер заявлял: лучше жалеть о сделанном, чем не сделанном. Вот пусть и огребает собственную мудрость!

Хорошо уже, из больницы старушку уже выписали, и гостей она могла встретить во вполне авантажном виде — Ани же ее навещала. И «тетушка» была вполне бодра и собрана, принаряжена, деятельна, искренне радовалась возвращению домой, горевала о засохших во время ее отсутствия фиалках и пекла рассыпчатое, тоненькое, как листок пергамента, печенье, клятвенно обещая Сатор к следующему ее приходу собрать «по-настоящему приличный обед».

В общем, застать старушку врасплох Анет не боялась. Ну а дядюшка… По делам дураку и кара! В конце концов, его шевелюра все еще оставалась нетронутой. А вот предупреждать его племянница ни о чем не стала. Ведь вполне могло случиться так, что они просто не узнают друг друга, тогда ничего и городить не придется, не судьба. Потому она просто попросила Лангера проводить ее к новой подруге.

Профессор фыркал, ссылался на неотложные дела, возмущался глупостью племянницы, в общем, всячески бил копытом, демонстрируя собственную независимость. Но деваться ему было некуда, поэтому дядя пригладил ладонью свою гриву, галстук поправил и сдался на милость победителя.

В общем, поехали. А дальше… Расскажи кто-нибудь Сатор, что вот такое на самом деле бывает — вот в реальности, а не в Иллюзионе или спектаклях — не поверила ни за что, как бы не убеждали.

Когда старушка дверь открыла, первой она Ани увидела и вполне искренне обрадовалась, схватилась сухой ладошкой за запястье, через порог потянула. Потом и Лангера, прячущегося за охапкой рыжих хризантем разглядела, и ему улыбнулась эдак приветливо-отстраненно, залепетала, как она рада видеть друзей своей спасительницы. Дядюшка шагнул вперед, собираясь не менее вежливо расшаркаться.

Вот тут-то они и застыли врытыми столбами, будто оба разом приведение увидели, впрочем, наверное, так оно и было. Старушкина ладошка поехала по руке Анет, повисла безвольно.

— Ты? — не сказала и даже не ахнула тетушка, а, скорее, прошелестела, будто ворох сухих листьев перевернули.

Лангер кивнул в ответ. Сказать, что он побледнел — ничего не сказать. Лицо профессора стало серо-белым, будто отжатый творог, и очень старым, обрюзгшим даже. Дядя еще шаг сделал и рухнул — на самом деле рухнул, Ани услышала, как колени о половые доски ударили, — обнял ноги женщины, слепо тычась лицом в ее юбки. Он что-то бормотал, Сатор, пытавшаяся судорожно сообразить, как станет сразу двоих откачивать, сначала и не разобрала, что профессор раз за разом, с тупым и даже каким-то равнодушным исступлением одно повторял: «Прости, прости, прости…»

У старушки губы дрожали, кривились, словно она хотела улыбнуться, да никак не получалось, а вот плакать она не плакала. Она гладила седую профессорскую гриву, перебирала его волосы, часто сглатывая — костяная камея, прихватывающая высокий ворот платья, мелко подрагивала. А потом женщина с усилием расцепила дядюшкины руки и тоже на колени опустилась, обняла лицо Лангера ладонями, заставив на себя смотреть.

— За что же мне тебя прощать? — спросила по-прежнему едва слышно, шелестяще. — Ведь ты вернулся. Вернулся же, да?

Он плакал, она нет, а на полу лежали рассыпавшиеся рыжие хризантемы. И где-то наверху, наверное, в раме неплотно прикрытого чердачного окна посвистывал ветер, а из углов плохо освещенного подъезда подсматривали тени.

И это все было нарочито театрально, придумано, причем придумано бездарно, пошло даже. Только вот происходило в реальности, а оттого Анет было почти невыносимо, ей самой горло как тисками перехватило.

Кое-как Сатор все же удалось затащить стариков в квартиру. Брезгливо морщась от собственной суетливой бестолковости, Ани усадила их за стол, чай приготовила, отыскала в буфете какие-то конфеты.

Вот только они ее не замечали, не видели — и все! Даже когда Анет случайно между ними оказывалась, смотрели лишь друг на друга. И ни слова больше не произнесли. Хотя мерещилось, что говорят: быстро, бестолково, перескакивая с одного на другое. И не понять, чего в этом было больше — радости, растерянности или ощущения того, что уже поздно, все равно ничего не догонишь, чтобы ни было сказано.

Анет тихонечко встала, вышла, заглянула в хозяйскую спальню. Портрет дядюшки, залитый солнечным светом, подмигнул слепым пятном — деталей картины она рассмотреть не могла, да это и не требовалось.