Моя профессия спаситель

Но ведь каждому не объяснишь, что Лангер в этом-то уж точно прав: нечего ей у этой самой постели делать, да и не пускают к одру. А в коридоре бесцельно сидеть — людей нервировать. Только вот положено и хоть ты убейся. Общественное мнение оно такое, незыблемое, скидок ни на ситуацию, ни на здравый смысл не делающее.

Лишь сейчас Сатор и осознала, что в детали их с Нелдером романа не только подстанция просвещенна, но и все приемные отделения, ну а уж в больнице экстренной помощи о нем даже тараканы слышали и, конечно, имели по этому поводу собственную точку зрения.

Открытие, что ее, мягко говоря, осуждают, стало для Анет если не шоком, то ба-альшой неожиданностью. И критикуют-то не только за теперешнее «неправильное» поведение, а за роман вообще. «Захотела сикилявка мужика захороводить, вот и получила!» — это было еще не самое жесткое, что до ее ушей долетело. А понижать голос старались совсем немногие.

Оставалось лишь одно: подбородок повыше задрать, плечи расправить и принять вид, будто ее глухота поразила. Ну и делать свое дело. Хотя, конечно, это было совсем непросто. Время от времени Сатор едва сдерживалась, чтобы не начать рявкать и швырять все, что под руку попадется. Например, вынести нервозное елозанье, тяжкие вздохи и взгляды исподтишка собственного водителя оказалось тяжеловато.

— Вы мне хотите что-то сказать, господин Ретер? — в конце концов, не выдержала Сатор.

Лысый с рысиными ушами от неожиданности так амулет управления дернул, что ящер обиженно взревел.

— Действительно, я это… хотел, — смущенно заперхал в кулак водитель. — Того… Ты, дочка, как в следующий раз, когда к приемному-то покою подъедем, сбегай в хирургию, я обожду, а то и прикрою, если надобность будет.

— Зачем? — холодно поинтересовалась у бокового стекла Анет — на Ретера она принципиально не смотрела.

— Так чтоб узнать, как он там и чего, — еще больше смутился лысый.

— Зачем? — упрямо повторила Сатор.

— Да что ты мне тут строишь? — ни с того ни с сего возмутился водитель. — Я что, не понимаю, что ли? Или не человек вовсе? Сама то, чай, вся заходишься. А как по-другому? Вон Кот-то о тебе как пекся.

— Кот?

— Ну… эта… — опять закашлялся водитель, — Кайрен который, в смысле, Нелдер. Его в госпитале Котом кликали, потому как… В общем, Кот да Кот.

— И как же он пекся?

Ани не просто посмотрела, а развернулась к водителю.

— Да так, было дело, — уклончиво покашлял Ретер.

— И давно вы его знаете?

— А то как же! Со времен того же госпиталя, чтоб его хаосовы твари сожрали. Он тогда… Ну, подлечил в общем. Потом-то уж встретились, когда меня вчистую списали. Запил я сильно, дочка, — шепотом, интимно так, поделился водитель. — Ну а чего? С молодости при ящерах, да в армии — ничего другого не умею, семьи не нажил. Ну а на гражданке никому не нужен оказался. Кот меня на СЭП-то и пристроил. Тоже брать не хотели, только под его слово и приняли. Доктор — он доктор и есть. Другой-то вроде и при халате и ученый, что твоя обезьяна, а медяка не стоит. Вот так-то. Ну а Кот-то — он настоящий.

— И вы ему, значит, благодарны? — спросила Сатор, снова уставившись в окно.

— А что я, не человек, что ли?

— Поэтому взялись за мной присматривать по его просьбе?

— Ну чего сразу присматривать! Так, просто…

— Вы нужный дом проехали, — ровно заметила Анет. — Нам в пятнадцатый.

Ржавая пила в груди, которая, было, притихла, снова завозилась, с ленцой и без энтузиазма, но безнадежно-упорно перепиливая нервы. Это было почти не больно и совсем не раздражало. Просто выть хотелось от этого пиления. А еще бежать — все равно куда, лишь бы хоть немного смахивало на осмысленные действия, на, как это не банально, помощь.

Вот только ничего осмысленнее бега, а еще метания, в голову не приходило.

* * *

В таких квартирах Сатор приходилось бывать нечасто. Обстановка тут не то чтобы богатой была, но мебель основательная, серьезная, похожая на ту, что в доме аниных родителей стояла. Натертый паркет поблескивал медово, немного таинственно. А пахло тут мастикой, бумажной пылью и немного, едва уловимо кофе. Больше всего Анет рисунки поразили. Даже не рисунки, а наброски угольным карандашом, но уж больно их много оказалось, даже в прихожей висели. А изображения не очень-то друг от друга отличались, кругом жанровые сценки. Вот только изображены на них были не люди, а гоблины: гоблин-пастух, старая гоблинка за вязанием, купающиеся гоблинята и так далее, и так далее.

— Слава Лорду, вы, наконец, приехали, — трагично-озабоченно всплеснула руками довольно молодая, но какая-то умудоханная женщина. — У него опять температура поднялась!

— Разберемся, — кивнула Сатор и плечами невольно передернула.

Ее вдруг накрыло ощущение «уже было», вот только с чем оно связано, Ани так и не сообразила.

— Понимаете, — частила женщина, руки заламывая. — Нам никто ничего сказать не может. Он из больниц уже полгода не вылезает. Полгода, представляете? Лечат-лечат, а ему все хуже и хуже. Вот домой выписали, ничего не сказали, конечно, только я же понимаю зачем! Ну сделайте что-нибудь! У него опять температура!