Моя профессия спаситель

— О нем, — припечатал гоблинолог и убрал ладонь, глядя прямо на Сатор. Глаза его, хоть и без очков, не были не беспомощными, не близорукими. Анет даже назад отпрянула, хотя за спиной у нее только спинка стула была. — Любое терпение конечно, а у меня его не так много. Мне надоело эти игры в трио. Мне надоело, что между нами постоянно какой-то призрак болтается. И меня, в конце концов, достало, что ты постоянно нас сравниваешь, будто на весах взвешиваешь. Я — это я, он — это он, — говорил Саши по-прежнему ровно, голоса не повышая. Вот только спокойнее от этого не становилось. — Он хочет быть с тобой? Это его право. Ты хочешь быть с ним? Это твое право. А вот я не желаю быть ни вторым, ни даже первым. Мне номера в принципе не подходят. И это уже мое право.

— Я не понимаю… — пролепетала Ани.

— А я сейчас объясню, — пообещал Кремнер, вставая.

Кажется, упал стул, по крайней мере, что-то грохнуло. Сатор же подняли, а, может, и приподняли над полом. И стулья Анет совершенно перестали интересовать.

Тот первый — и до сих пор единственный — поцелуй, был случившейся неожиданностью, потому послевкусие от него осталось соответствующее, на удивление замешанное. Сейчас для каких-то там чувств, а тем более мыслей места просто не хватило. Ну вот тесно стало — в собственном анином теле, в собственной голове тесно. То ли налетело и подхватило громадное и темное, то ли сверху рухнуло, то ли она в него упала — неважно, результат-то один. Правда, в какой-то момент это темное, оказавшееся вдруг всем миром, отодвинулось или попыталось Ани отодвинуть? В общем, дало свободу, и даже свет появился, слова какие-то послышались.

Но кому эта свобода нужна? Вот Сатор и не отпустила.

* * *

Анет проснулась — и ничего не поняла. Лежать было довольно жестко, но в то же время и мягко, а еще один бок замерз, другой почему-то нет, но ноги совсем заледенели. И не понять, светло в комнате или темно. Да и сама комната выглядела как-то странно.

Сатор перевернулась, и мир стал яснее: лежала она на волчьей шкуре перед потушенным камином, поэтом один бок с ногами и замерзли, другому-то тепло было, и мягкость с одновременной твердостью тем же объяснялась. Мебель же выглядела странно, потому что шкура валялась на полу, и Ани, соответственно, тоже, и виделось все снизу вверх, отчего и пропорции и размеры, понятно, искажались. В комнате же было не светло, не темно, а попросту сумрачно — время явно к вечеру шло.

А рядом с ней, опираясь на локоть, лежал мужчина: голый, длинный, все еще болезненно-худой, всклокоченный и в таинственно поблескивающих очках — мечта, а не мужчина.

— Если ты сейчас начнешь извиняться, я тебя тресну, — вдоволь налюбовавшись на мечту, сообщила Анет — голос у нее хрипел преступно и совсем по разбойничьи.

— Не надо извиняться? — уточнил Саши.

— Не надо, — Сатор довольно потянулась всем телом, ничуть этого не стыдясь. Хотя обычно девичья стеснительность ей не чужда была. — Я и так поняла: ты сатрап, деспот, тиран, собственник и насильник. А где твой амулет? У тебя на шее вроде бы что-то такое болталось?

Гоблинолог потянулся, покопался, достав из-под края шкуры что-то, блеснувшее металлом, продемонстрировал Сатор. Ани внимательно изучила разорванную цепочку и амулет с, кажется, откушенным ушком.

— Это кто сделал? — спросила озадаченно.

— Ты, — спокойно пояснил Саши.

— А-а… А зачем?

Кремнер пожал плечами.

— А до спальни мы так и не дотянули, — заявил не без здоровой порции самодовольства.

И сел, странно скрестив ноги, поправил очки — застеснялся.

— Не дотянули, — согласилась Анет, — но старались. А на кухне, кажется, теперь ремонт делать придется.

— Придется, — кивнул Саши.

Гоблинолог сгреб Сатор вместе со шкурой, то ли усадил, то ли уложил на свои странно скрещенные ноги — все-таки коврик был толстым и гнуться не желал.

— Ты чудо. Знаешь?

— Не знаю, — помотала головой Ани.

Сидеть внутри волчьей шкуры оказалось не очень удобно.

— Ты чудо, — заверил Кремнер со смертельной серьезностью.

* * *

Окна квартиры выглядели почему-то даже не голыми, а вовсе ободранными, хотя рамы были аккуратно покрашенными, и стекла чистыми. Может, дело в отсутствии штор, которые Кайрен снял? Девчонка повесила, а он снял, будто Нелдеру даже намек на уют претил. Впрочем, тоску и необжитость рождали, наверное, виды из окна: почти черная от старости стена, в трещинах, в дырках выкрошившихся кирпичей и корявой надписью, сообщавшей, что Золотые драконы лучшие. А перед стеной вечная куча мусора, стыдливо припорошенная первым снежком. И тоненькие, торчащие сломанными веточками, но упорные липки.

— Если ты пришла молчать, то извини, — голос у Кайрена недовольный и раздраженный. Да и сам он весь недовольный. Сидит на краю кровати, свесив между колен сцепленные в замок руки, смотрит в пол, а в ее сторону и головы не повернет. Мог бы хоть чаю предложить из вежливости. Но он и вежливость — вещи несовместимые. Впрочем, как и все прочие условности тоже. — Лиса, я устал и больше всего мне сейчас хочется спать.