– Милостивая государыня, – прервал ее Шарль Сансон, – уже несколько минут тому назад я понял, что вы посетили меня именно по делу графа де Горна. Меня весьма опечалило известие об осуждении этого молодого дворянина, который более по своей молодости, чем по происхождению, должен был возбудить милосердие судей. Но повторяю, я могу сделать для господина де Горна не более чем для самого последнего из преступников, которых вручает мне правосудие Парламента. В моем печальном положении необходимо быть глухим, немым, слепым и бесчувственным: мы не можем существовать без этих четырех недостатков.
– Человек этот помешан, – воскликнула посетительница в припадке горячности. – Разве ты не понимаешь, что он – выходец из первых домов Европы; что его брат – влиятельный человек и наследственный командир войск Империи; что казнь его будет кровным оскорблением всему дворянству, дворянству Франции, в числе которого он имеет многочисленных родственников. Все желают спасти его. Ну, отвечай же! Скажи мне, что ты не помешаешь его бегству и не наложишь руки своей на подобную жертву.
– Сударыня, моя обязанность исполнять приговоры Парламента. Потому я не сделаю ни шагу для этого дела. Если родственники или друзья графа де Горна составили заговор для его освобождения во время переезда или на месте казни, они не найдут во мне ни препятствия, ни помощи. Я уже имел честь сказать вам, что я бесчувственен, а кто бесчувственен, тот мертв. Я подниму руку на этого несчастного молодого человека только тогда, когда исчезнет всякая надежда на помощь.
– О! Благодарю, – воскликнула молодая девушка, которую, казалось, утешили эти слова, – я знаю, что ты не будешь столь же бесчеловечен, как они. Ты исполнитель уголовных приговоров, не правда ли? А они: регент Франции, министр, главный контролер – люди без души, и я должна была обратиться к тебе просить некоторого милосердия к жертве их жестокости, страстей и расчетов. Вот, возьми этот сверток, он содержит сто луидоров, и на другой день после бегства графа приходи ко мне. Даю тебе честное слово, что ты получишь все, чего бы ты ни потребовал.
Мой предок отрицательно покачал головой.
– Оставьте это золото у себя, – поспешил сказать он. – Когда я даже буду в состоянии разделять ваши надежды и рассчитывать на помощь для избавления господина графа де Горна от ожидающей его жестокой участи, то сочту долгом отказаться от всякого вознаграждения за мою нейтральность в этом деле. Приставам и жандармам следует стеречь осужденного; если они позволят бежать ему, то возблагодарим Господа Бога за это, потому что тогда мы оба избавимся от горести: вы – видеть кончину его, а я – нанести ему смертельный удар. Наконец, – прибавил он суровым тоном, – я получаю хорошее содержание от короля за службу ему, и повторяю еще раз, что не могу ничего более сделать.
Незнакомка казалась удивленной и смущенной, затем, переменив тотчас же тон, продолжала:
– Ax! Извините меня, отчаяние помрачило мой рассудок. Знаю, что предлагаю вам слишком незначительное вознаграждение за услугу, о которой я вас умоляю; но признательность как моя, так и знатнейших домов Франции будет безгранична. Возьмите это золото, а когда граф будет в безопасности, вы получите все, чего ни потребуете.
– Сожалею, что вы так худо поняли меня, – возразил Шарль Сансон. – Я уже имел честь сказать вам, сударыня, что отказываюсь от всякого вознаграждения и что, к несчастью, не могу ничего сделать для господина графа де Горна.
– Перестаньте! Не лицемерьте и не жеманьтесь, – сказала молодая женщина, возвращаясь к своей прежней необузданной энергии отчаяния. – Я знаю, где нахожусь. Итак, хочешь ли ты знать мое имя. Я маркиза де Парабер и меня считают любовницей регента. Я не хочу, чтобы этот молодой человек погиб! Слышишь ли ты это!
Шарль Сансон поклонился.
– Маркиза, дни жизни графа де Горна, к несчастью, не находятся во власти вашего покорнейшего слуги, хотя провидение и избрало меня, недостойного, орудием пресечения жизни, обещавшей такое блестящее будущее. Буду сожалеть вечно, что должен буду невольно причинить вам это огорчение. Перестаньте, прошу вас, говорить о вознаграждении. Ни мое положение, ни характер не позволяют принять его, и я не хочу, чтобы мое поведение было омрачено хотя бы малейшим пятном такого рода.
Маркиза с удивлением посмотрела на моего предка.
– Говорят, что вы люди, запятнанные кровью, и что только жажда денег вооружает вашу руку и побуждает вас убивать себе подобных. Прощайте, сударь, я помню ваше слово и не забуду обещания; в торжественную минуту, когда будет оказана какая-либо помощь господину Горну, то вы не будете препятствовать правосудию Бога, оно, кажется, имеет более прав, чем правосудие короля… или скорее – господина регента.
– Увы, милостивая государыня! Я ежедневно умоляю Всевышнего, чтобы Он принял меня в царство свое. Я скоро завершу свой путь земной.
Маркиза хотела удалиться, но вдруг остановилась как бы пораженная предчувствием, и, приблизившись к Шарлю Сансону, сказала с невыразимым ужасом.